Михаил Семевский - Тайный сыск Петра I

Потом она вышла замуж за шведского майора Мюлерса, из плененных под Полтавою. Наконец Анна Монс умерла в 1714 г. Эта женщина могла бы достигнуть несравненно большего счастья, если б она была в состоянии превозмочь свою неосторожную склонность к Кёнигсеку («Русская старина», изд. 1878 г., том XXI, стр.331).

Отправляясь в Турецкий поход, в начале 1711 года, царь Петр, под влиянием тяжелых предчувствий, томивших его душу, хотел устроить семейное дело, которое лежало на его совести.

«Благодарствую вашей милости, — писал он Меншикову, — за поздравление о моем пароле, еже я учинить принужден для безвеснаго сего пути, дабы ежели сироты останутся, лучше бы могли свое житье иметь, а ежели благой Бог сие дело окончает, то совершим в Питербурху».

Кому же Петр принужден был дать пароль для «безвестного пути»?

Несколько раз в нашем рассказе упоминалось имя Анны Монс, красавицы Немецкой слободы, обворожившей великого царя. В 1704 году эта долгая и, по-видимому, крепкая связь рушилась; пошли слухи, что красавица сблизилась с прусским посланником Кейзерлингом и приняла предложение выйти за него замуж: чем руководствовалась при этом Анна, страстью или желанием, при охлаждении царя, обеспечить свое положение таким почетным браком, — мы не знаем; знаем одно, что она, вместе с сестрою Бал к, подверглась опале, была посажена под арест. В марте 1706 года Головин дал знать царю, что Кейзерлинг бил челом, «чтоб Анне Монсовой и сестре ее Балкше дано было позволение ездить в кирху, и Балкову жену, буде мочно, отпустить к мужу. Сие просит он для того, что все причитают несчастие их ему, посланнику». Петр отвечал: «О Монше и сестре ее Балкше велел я писать Шафирову, чтобы дать ей позволение в кирху ездить, и то извольте исполнить». «Все причитают несчастие Монс и сестры ее мне», — говорит Кейзерлинг, а не говорит прямо: «я виновник их несчастия». Нельзя не обратить внимания на эту неопределенность слов Кейзерлинга. Но в какой бы степени ни был справедлив слух об участии Кейзерлинга в опале Анны Монс с сестрою, верно также, что дело Монс не ограничивалось одними ее личными отношениями к царю, т. е. переменою их; дело было гораздо обширнее, и в него замешано было с 30 человек, что видно из письма Ромодановского к Петру в 1707 году: «С тридцать человек сидят у меня колодников по делу Монцовой: что мне об них укажешь?»

Петр отвечал: «Которые сидят у вас по делу Монцовой колодники, и тем решение учинить с общего совета с бояры по их винам смотря, чего они будут достойны».

Вероятно (?) красавица Немецкой слободы и близкие к ней люди, пользуясь своим авантажем, позволяли себе разного рода злоупотребления. В упомянутом выше возражении Гюйсена на брошюру Нейгебаура говорится о Монсах: «Они этим снисхождением (царя) так широко воспользовались, что принялись ходатайствовать по делам внешней торговли и употребляли для того наемных стряпчих. Можно легко догадаться и даже рассчитать, сколько стекалось в это семейство подарков и драгоценностей от его клиентов. Столь великое и неожиданное счастье сделало Монсов высокомерными, и невозможно довольно надивиться, с какой неблагодарностью они злоупотребляли этими милостями, особенно когда пользовались запрещенными знаниями и прибегали к советам разных женщин, каким бы способом сохранить к их семейству милости царского величества».

Анне Монс нашлась более счастливая преемница. При дворе любимой сестры Петра, царевны Натальи Алексеевны, жило несколько женщин, которые играют значительную роль в судьбе Петра и его любимца Меншикова. Здесь жили две сестры Меншикова, Марья и Анна Даниловны, две сестры Арсеньевы, Дарья и Варвара Михайловны, Анисья Кирилловна Толстая. Из них Дарья Михайловна Арсеньева была в связи с Меншиковым и в 1706 году вышла за него замуж. В сентябре 1705 года Меншиков писал ей: «Для Бога, Дарья Михайловна, принуждай сестру, чтобы она училась непрестанно, как русскому, так и немецкому ученью, чтобы даром время не проходило».

Меншиков готовил свою сестру в невесты царю; но его замыслы не осуществились. С 1703 или 1704 года в числе названных женщин является молодая Екатерина, дочь лифляндского обывателя Самуила Скавронского, находившаяся, как говорят, в услужении у мариенбургского пастора Глюка и попавшая с ним вместе в плен к русским при взятии Мариенбурга. Под письмом названных женщин от 6 октября 1705 года к Петру подписались: «Анна Меншикова, Варвара (Арсеньева). Катерина сама третья. Тетка несмышленая (Толстая). Дарья глупая (Арсеньева). За сим Петр и Павел, благословения твоего прося, челом бьют». Если в октябре 1705 года Екатерина имела уже двоих детей, то мы можем приблизительно определить начало ее связи с Петром, и когда обратим внимание на время опалы Анны Монс, то эта опала может получить объяснение.

Счастливая соперница Анны Монс называлась сначала Катериной Василевской: так она названа в собственноручной записке Петра от 5 января 1708 года: «Ежели что мне случится волею Божией, тогда три тысячи рублев, которые ныне на дворе господина Меншикова, отдать Катерине Василевской и с девочкой». По принятии православия, она начала называться Екатериной Алексевной по восприемнику своему царевичу Алексею. При этом же переменена была и фамилия: вместо Василевской ее начали называть Михайловой, — фамилия, которую, как известно, носил и сам Петр.

Связь Екатерины Алексеевны Михайловой с Меншиковым и его семейством была самая тесная, что видно из се писем к светлейшему, тон этих писем хотя и изменяется вследствие постепенного изменения в положении Екатерины Алексеевны, но всегда остается очень дружественным. Так в сентябре 1708 года она пишет вместе с Анисьей Толстой: «Милостивый наш государь батюшка князь Александр Данилович здравствуй и с княгинею Дарьей Михайловной и с маленьким князем на множество лет. Благодарствую за писание твое; пожалуй, прикажи впредь к нам писать о своем здравии, чего всечасно слышать желаем. По отъезду нашему из Киева от вашего сиятельства ни единого письма не получили, о чем зело нам прискорбно. Но впредь просим, дабы незабвенны чрез писание вашей милости были. Пожалуй, наш батюшка, прикажи отписать про здоровье государево». Говоря о сыне Меншикова, Екатерина обыкновенно- расточает самые ласкательные выражения. В письме из Москвы от 13 февраля 1710 года прежние дружественные отношения, но тон уже другой: «Доношу милости твоей, что господин контр-адмирал (Петр) милостию всевышнего Бога в добром здравии, також и я с детками своими при милости Его в добром же здравии, только что сабинная твоя дочка ныне скорбит зубками. Також доношу, что г. контр-адмирал не в малой печали есть, что слышал, что милость твоя изволишь печалиться, что мало к милости твоей писал, и милость твоя впредь не изволь сумневаться, понеже ему здешнее пребывание, как милость твоя сам известен, велми суетно. Иван Аверкиев доносил про милость твою, что ты изволил трудиться и сам от Калинкиной деревни на большую дорогу изволил дорогу проскакать; и я хозяину своему о том доносила, что зело угодно ему стало, что такой верный прикащик там остался. Дитя наше зело тоскует по бабушке, и ежели милости вашей в ней нужды нет, то извольте пожаловать к нам прислать немедленно». Подписано: «Екатерина». В письме из Петербурга от 8 апреля 1710 года находится PS: «Маленькие наши Аннушка и Елизавета вашей милости кланяются». Тон писем Меншикова к Екатерине Алексеевне изменялся также с изменением отношений ее к «хозяину своему». От 12 марта 1711 года последнее письмо от него к ней, надписанное: «Катерине Алексеевне Михайловой», с обычным обращением: «Катерина Алексеевна многолетно о Господе здравствуй!» В письме от 30 апреля того же года уже совершенно иное обращение: «Всемилостивейшая государыня царица!» и дочери Екатерины Алексеевны называются государынями цесаревнами. Екатерина в письме от 13 мая 1711 года подписалась: «Пребываю и остаюсь ваша невестка Екатерина»..