Акакий Белиашвили - Бесики

Он со страхом взглянул на лицо Ираклия и с облегчением почувствовал, что перескочил через бездну. Царь не разгневался на него за похвалу своему сопернику, а наоборот, сам стал восхвалять последнего. Он вспомнил царя Вахтанга Шестого и сказал, что, если внук унаследовал качества своего деда, он, несомненно, отличается всеми добродетелями, которые издревле украшают род Багратионов.

В заключение царь спросил Бесики о причине опоздания, и, когда Бесики рассказал, как и с какими намерениями Керим-хан из месяца в месяц задерживал его в Иране. Ираклий, по-видимому, счёл эти объяснения достаточными: он не сказал Бесики, что причины эти оправдывают его, но и ни в чём не упрекнул молодого посла, а только, кивнув головой, отпустил его, а сам надел очки и снова углубился в бумаги.

Бесики облегчённо вздохнул и на цыпочках вышел из царского кабинета. За дверью он в изумлении остановился. Вся галерея была полна придворных и сановников. Все с нетерпением ожидали окончания его беседы с государем. Только сейчас понял Бесики, что судьба его висела на волоске. Его окружили и стали наперебой расспрашивать. Узнав, что государь принял его спокойно, не сделал ему выговора и не наложил наказания, все стали поздравлять его со спасением. Его тормошили, обнимали, целовали и с радостным смехом хлопали по плечам и по спине. Придворные сознались ему, что считали его обречённым, хотя и скрывали это от него: все ожидали, что государь отправит его прямо из дворца в темницу.

«За что же?» — промелькнуло в мыслях у Бесики, и он окинул взглядом поздравлявших его придворных. Однако он предпочёл промолчать и не задал этого простого вопроса: среди окружающих его доброжелателей были, конечно, и такие, радость которых была притворной, а поздравления лицемерными. Бесики теперь уже твёрдо знал, что при дворе нужно взвешивать каждый свой шаг и каждое слово. Если бы он спросил: «За что же государь должен был меня наказать?» — придворные льстецы тотчас же перетолковали бы его слова и сказали бы, что Бесики обвиняет государя в несправедливости. Поэтому Бесики сдержанно отвечал на поздравления; одних благодарил за внимание, от других отшучивался. Перекинувшись словом с каждым из собеседников, Бесики направился к Давиду Орбелиани, чтобы успокоиться, собраться с мыслями и складно рассказать тому, что произошло между ним и государем.

Он нашёл Давида в его рабочей комнате. Орбелиани вместе с Леваном разрабатывал новый гарнизонный устав, и оба оживлённо спорили о количестве необходимой крепостной стражи, пушкарей, трубачей и часовых у ворот. Левану, как коменданту крепости, хотелось иметь как можно больше воинов на стенах и на башнях, чтобы всем бросалось в глаза, что царь Грузин, подобно Тариэлю, «град имеет укреплённый, неприступный для врагов». Для этого, по мнению Левана, было необходимо не менее тысячи человек.

— Тысячи слишком много, — говорил Давид Левану. — Содержать тысячу бездельников только для того, чтобы вселять страх кучке людей, бессмысленно и невозможно. А для того, чтобы сторожить заключённых в темнице, достаточно и десяти человек. Ого! Вот и Бесики — как раз при упоминании о темнице! — со смехом вскричал Давид, увидя входящего поэта. — Как твои дела? Обошлось?

— Гневался на тебя государь? — спросил Леван с нетерпением.

— Я всё ему чистосердечно доложил, но он не изволил ничего мне сказать, так что я сам не знаю, каковы мои дела.

Давид и Леван переглянулись. Потом Давид спокойна сказал Бесики:

— Ты счастливо отделался. По-видимому, государь ограничится тем, что отнимет у тебя должность секретаря и больше не будет посылать с поручениями. Завтра или послезавтра я спрошу его о тебе, посмотрим, что он скажет.

Пророчество Давида сбылось. Через несколько дней казначей Иосиф объявил Бесики, что по царскому указу у него отнята должность секретаря и он снимается с жалованья и довольствия. Бесики надеялся, что ему заплатят жалованье за прошлый год, но казначей ответил ему отказом, — он передал Бесики слова Ираклия: «То, что следовало за службу у нас, он давно получил, а за то время, что он провёл по приказу шаха при шахском дворе, пусть сам шах ему и заплатит…»

Таким образом, Бесики остался ни с чем. Погруженный в тяжёлые размышления, он вышел из дворца и направился по Сионскому переулку к Нарикальской башне. Он был так подавлен, что не отвечал на приветствия и не замечал но дороге знакомых. Ещё вчера он был важным должностным лицом, царским секретарём, которого посылают к шаху с поручением… ещё так недавно он гордо беседовал с иранскими вельможами — и вот сейчас он шёл, понурив голову, почти в отчаянии, отягчённый множеством неожиданно возникших забот. Прежде всего ему необходимо было найти хотя бы одну комнату за плату и перенести туда своп вещи. Для этого нужно было заплатить домохозяину вперёд за целый год. Правда, Леван любезно предоставил ему комнату в крепостной башне, но для Бесики не было тайной, что этим помещением Леван пользовался для весёлого времяпрепровождения с женщинами. Скоро царевич, наверное, попросит его освободить эту комнату или предложит ночевать на крыше башни.

Не привыкший к такого рода затруднениям, Бесики совершенно утратил душевное равновесие. Он шёл к башне по узким переулкам и смотрел, как беззаботно суетились вокруг купцы, ремесленники, мастера.

У Сионского собора ему преградили дорогу нищие, которые постоянно во множестве толпились у церковных ворот и не давали покоя прохожим.

— Помогите несчастному!

— Подари грош, да не лишит тебя бог царской милости!

— Знатный господин, пожалей бедняка…

— Не пожалей гроша, да успокоит господь твоих родителей!

Бесики ускорил шаги, чтобы уйти от нищих. Будь у него в кармане деньги и подай он хоть одному из них, никакими силами нельзя было бы избавиться от всей этой толпы. Они бежали бы за ним на край света, пока каждый не получил бы монету. При других обстоятельствах щедрый от природы Бесики полез бы в карман, чтобы одарить бедняков, но сейчас он вынужден был бежать прочь. Ему казалось, что весь город смотрит на него, он сгорал от стыда и делал вид, будто так глубоко погружён в раздумье, что не слышит завывания нищих, хотя они бесцеремонно хватали его за полы одежды и вопили прямо ему в лицо. Наконец, потеряв терпение, Бесики решил перейти на противоположную сторону и спрятаться в ближайшем переулке. Вдруг он услышал голос, зовущий его по имени. Обернувшись, он увидел книжника Иасэ, который делал ему знаки рукой.

— У тебя такое лицо, точно с тобой что-нибудь приключилось, — сказал Иасэ, когда оба вошли к нему в мастерскую, — по-видимому, дела твои обернулись неважно.

— Да, плохи мои дела, Иасэ. Не требуется ли тебе работник в мастерской?