Григол Абашидзе - Цотнэ, или падение и возвышение грузин

— Нет хорошего и плохого времени. Время бывает таким, какого достойны вышедшие на его арену люди. Герои, патриоты и время делают героическим, а при трусах, изменниках и для родины наступают чёрные дни!

Но что поделаешь, если и старания и труды человека не оправдывают себя? Он старается и трудится, а его всё равно потом сочтут расточителем!

— Всю жизнь был я верным защитником трона и веры, всегда находил достойные ответы и для врагов и для друзей, не знал страха на поле боя и почёл бы за счастье гибель во славу родины.

— Пусть так. Но мы не приложили всех своих сил и возможностей, не истратили себя до конца ни в своей стране, ни вне её, не смогли пожертвовать собой в сражениях с врагом и тем послужить примером для других. И так жил не только ты. Вокруг тебя существовали твои современники, трудясь расслабленно, неплодотворно. Разве могущественная Грузия была не в состоянии отбить и отбросить хорезмийцев?! Разве можно было так постыдно, без боя уступать монголам нашу землю? Ты скажешь, что не принимал участия в войне с хорезмийцами, что могущество Грузии сломила гарнисская измена. Хорошо, предположим, ты по не зависящим от тебя причинам не смог воевать в Гарниси. А потом ты принял какие-нибудь меры, чтобы расследовали причину гарнисского поражения и наказали предателей?!

— Проигранному делу уже не помочь. Но поражение нас не сломило, мы не вложили меч в ножны и не изъявили покорности султану Джалал-эд-Дину. Даже несколько раз схватывались с ним не на жизнь, а на смерть. Под конец, у Черетхеви, он так постыдно бежал от нас, что даже не успел забрать свою саблю и корону.

— Что было, то было. Но как вы организовали этот заговор, который за день до восстания был раскрыт, и враг опередил вас?

— Упрёк в том, что мы открыли двери монголам, ко мне не относится. Как ни старался я объединить наши силы, дабы отразить врага, никто меня не поддержал. Испуганные правители Грузии заперлись в своих крепостях в надежде на их неприступность и не захотели бороться под единым знаменем. Мы воевали с численно превосходящим нас врагом. Но когда сопротивление было сломлено, я приложил все усилия, чтобы заключить с монголами договор, лишь бы они не переходили через Лихский хребет и не проникли в Западную Грузию. Они ограничились наложением дани. Этим я спас половину страны от покорения и разгрома. Хотя Залихская Грузия жила относительно спокойно, я всегда заботился и об остальной, покорённой части Грузии, не оставляя её без помощи, а как только создались подходящие условия начал раздувать огонь восстания. Вдохновителями заговора были только мы, самоотверженные патриоты, ожесточённые монгольским игом предводители народа.

Мы поклялись друг другу, что не изменим и не выдадим заговора. Но если и среди святых апостолов нашёлся один предатель, не удивительно, что и среди нас, простых смертных, оказался Иуда.

— Эх, Цотнэ, Цотнэ! Ты хоть задумываешься о том, для чего едешь к монголам? Ведь знаешь, что смерти тебе не миновать. Если б другой на твоём месте попал в плен, то постарался бы спастись взятками, выкупом. Ты же — правитель недосягаемой для монголов части Грузии и к тому же называешься начальником тумана. Подождал бы немного, понаблюдал бы издали, посмотрел бы, какой приговор вынесут схваченным заговорщикам, и действовал бы в соответствии с этим.

— Как я могу глядеть на пытки и гибель товарищей, связанных со мной святой клятвой, ведь сердце не вынесет! Что мне делать со своей совестью, как мне жить, если моих друзей, которых я сам вовлёк в заговор, всех казнят? Где ни появлюсь, будут пальцем показывать на меня, и некому будет пожаловаться, ни богу, ни человеку! Жить трудно и тогда, когда ходишь с поднятой головой, гордясь своей ничем не запятнанной честностью, а кому нужна такая жизнь, когда перед всеми надо оправдываться и доказывать, что ты не изменник, не Иуда!

— Всё же подумай, князь. Быть может, твоя жизнь нужна, чтобы выявить предателя заговора. Может, лучше будет издали следить, осторожно выяснить, кто выдал тайну, а потом, подыскав подходящее время, за всех отомстить. Если же расправишься с предателем и отомстишь за твоих собратьев, то хоть в тот же день сдавайся монголам. Такая смерть будет и красива и оправданна. Не надо спешить к бессмысленной гибели. Денег у тебя много, за Лихским хребтом ты недосягаем для врагов.

А зная жадность монгольских нойонов, не так уж дорого обойдётся тебе дать им взятку, чтобы стереть даже следы твоего участия в заговоре.

— Когда я вижу, как развратилась страна, погрязнув во взяточничестве, горю от стыда. Ещё не хватало, чтобы и я вступил на этот путь разврата. Лучше смерть, чем этот постыдный шаг. Гораздо легче сохранить жизнь, чем избегнуть морального разложения. Почему я спешу? Неужели непонятна причина моей поспешности?! Я должен во что бы то ни стало застать их живыми, или оправдаться вместе с ними, или вместе погибнуть. У нас был уговор: на случай, если заговор провалится и узнают о нашем тайном сборе в крепости и на основании этого привлекут к ответу, мы должны всё говорить, что собрались обсудить вопросы податей, их размеры и сроки сбора. Если я участвовал в заговоре, то я должен теперь не даваться монголам в руки живым, а укрепиться в Залихской Грузии или во всяком случае скрыться. Если же я сам добровольно явлюсь в Орду и повторю вместе со всеми, что мы собрались лишь поговорить о податях, то, может быть, монголы поверят нам. Ведь не явился бы этот правитель Одиши, если бы это не было правдой. Монголы, конечно, не дураки и не дети, но чем чёрт не шутит! Если есть хоть маленькая надежда спасти товарищей, князей, цвет грузинского царства, нельзя пренебрегать этой надеждой.

Я вовремя явлюсь туда, и в этом ещё один смысл. Если заговорщикам суждено погибнуть, и они увидят, что схвачен и я, что я обречён на смерть вместе с ними, то они по крайней мере умрут, не проклиная меня, не унося с собой на тот свет убеждения в моём предательстве. Если все заговорщики, кроме меня и рачинского эристава, схвачены, то естественно искать изменника среди нас двоих. Я и раньше верил в невинность рачинского эристава. Когда же он прислал войско под водительством своего сына, своего наследника, то я ещё больше убедился в своей правоте. Если бы он выдал заговор, для чего было бы ему собирать войско и ставить во главе своего сына, тем самым обрекая его на гибель? Так или иначе, моё решение окончательно. И если я сейчас рассуждаю о правильности этого решения, то это больше попытка проверить рассуждением уже предпринятый и фактически совершённый шаг, В ту минуту, когда я принял решение отправиться в Орду, я уже знал: ничто, кроме смерти, не помешает мне осуществить этот замысел.