Энтони О'Нил - Шехерезада

— Мы ничего не просим, — вставил Юсуф.

— Вот, — сказал бедуин, сняв с седла тощую заячью тушку. — Это подарок не мой, а Аллаха. Дал бы воды, да нам с аль-Наддави самим едва хватит.

— А колодцы? — спросил Касым, хватая добычу без каких-либо слов благодарности. — Есть тут еще колодцы?

— Всеми колодцами отсюда до пустыни Нефуд завладел дух. Нельзя ими пользоваться.

— Мы не идем в пустыню Нефуд.

— Там, откуда идете, самый ближний колодец — Фардж-аль-Ифрита, что означает «ведьмина дырка».

— Как бы мы его узнали?

— По сломанному вороту. Может, уже прошли мимо.

— Нет, — соврал Касым, — ничего подобного не видели.

— Значит, вам улыбнулся Аллах. Несколько дней назад туда свалился один человек из бану Килаб. Пройдет не один месяц, прежде чем оттуда можно будет пить воду.

Команда вновь отправилась в путь, а бедуин снял колпачок с сокола, готовя к полету. Птица уставилась путникам вслед остекленевшим взглядом, от которого содрогнулся бы авгур [69] Авгуры — в Древнем Риме древнейшая коллегия жрецов (Прим. ред.). .

Сокольничий миражом маячил на горизонте, когда они вскоре остановились в тени сожженной солнцем столовой горы.

— У меня предчувствие, — объявил Касым и умолк, намекая на серьезность дальнейшего сообщения.

— У нас у всех предчувствие, — сказал Юсуф, имея в виду кишечное расстройство, поразившее команду после известия о трупе в колодце.

Касым его проигнорировал.

— Как там того бандита зовут?

— Калави.

— Ну ладно. — Он вновь помолчал. — Может быть, он и есть преступник, укравший сказительницу…

Остальные задумались.

— Сообразите, — предложил Касым, довольный всеобщим молчанием. — Послал нас в пустыню Нефуд, где сам прячется. Поджидает.

Как ни пугала подобная перспектива, Зилл старался сохранять оптимизм.

— Если так, мы должны храбро держаться, к чему, по-моему, вполне готовы.

— Я-то храбро держусь, — хмыкнул Касым, — да вот за тебя опасаюсь.

— По-моему, Калави не похититель, — возразил Юсуф.

— Да? — подозрительно глянул на него Касым. — Почему?

Юсуф старался не смотреть ему в глаза. Он понимал, что у Касыма вызвало раздражение сообщение, что найденный колодец, вопреки ожиданиям, не живительный источник. И в данный момент капитан особенно грозен и не допустит ошибочных выводов.

— Разбойники-бедуины так себя не ведут.

— Да? Можно подумать, ты хорошо знаком с бедуинами.

Юсуф пожал плечами.

— Разве бедуины никого раньше не похищали?

— Чтоб войти в такой город…

— В какой?

— Чтобы войти в многолюдный город вроде Багдада, — упорно твердил Юсуф, — привести в исполнение изощренный план… нужна немалая ловкость и хитрость.

— По-твоему, бедуины не хитрые?

— Не столь алчные.

— Это разбойники, а не имамы. Если в деле замешаны другие хитрецы, почему мы до сих пор никого не видим?

— Может быть, где-то вышла ошибка, — предположил Юсуф.

— Ты меня обвиняешь?

— Только предполагаю, что нас намеренно сбили с пути.

— Да? И кто же?

— Не могу сказать.

— Не имеешь понятия, — усмехнулся Касым. — Ни о чем вообще не имеешь понятия, только споришь и споришь, никогда ничего не доказывая.

— Сам подумай. Зачем разбойники посылают нас в такую даль, подвергая смертельной опасности, когда мы везем ценный выкуп?

— Затем, что ждут нашей смерти, — заявил Касым, считая ответ вполне очевидным. — Мы все погибнем, они возьмут выкуп и убьют сказительницу, полностью добившись желаемого.

— Мы уже потеряли часть выкупа. С каждым днем возрастает возможность еще чего-нибудь потерять. Какой смысл?

— Прямой, — уперся Касым — Есть пророчество, правда? Выживет только один из всех, на что они рассчитывают. Но это буду я. Сам с ними разберусь. Никого не боюсь. Что можешь возразить?

Юсуфа прошибла холодная дрожь — может быть, просто пот побежал по спине, или, скорей, возникла реакция на картину, вставшую как бы перед внезапно прозревшими глазами: усталая, пропыленная и больная команда с пересохшей пергаментной кожей, воспаленными опухшими глазами, всеми прочими признаками полного истощения. Пустыня оказалась для них более жестокой, чем море, сильно изменив мужчин даже внешне: загоревшая кожа Касыма побагровела, местами вздулась, зашелушилась, как от чумы; от жажды даже горб уменьшился, опал, как у верблюда; на небритой голове аскета взошла садовой травой седая растительность, подчеркнув его возраст; Зилл уже не казался юным мальчиком — смертельная усталость, пожалуй, впервые ослабила его вечный энтузиазм. Даниил был на краю гибели. Казалось, даже закаленный Маруф, много лет просидевший под солнцем на марсовой площадке, долго не протянет.

— Что можешь возразить? — обжег его взглядом Касым.

Юсуф с колоссальным усилием принудил себя взглянуть прямо в глаза капитану. Он увидел в них гнев, безумие, горячность, возможно, сулившие всем гибель, но в то же время понял, что настал единственный подходящий момент для отпора… для бунта. Однако, к стыду своему, не нашел в душе храбрости. Пока еще не разобрался в себе.

— Ничего, — бросил он. — Нет у меня никаких возражений.

Как ни странно, Касым был разочарован.

— Угу, — угрюмо буркнул он. — Ну… и ладно. — И повторил: — Ну и хорошо.

Последовало неловкое молчание.

— У нас последний голубь остался, — напомнил Зилл. — Аль-Рашид с царем Шахрияром ждут известия, что мы уже добрались до Батн-аль-Иблиса. Что у нас все в порядке.

—; Да? — подозрительно прищурился Касым. — У нас все в порядке?

— Более или менее… — выдавил Зилл, — …насколько возможно.

— Ну, тогда посылай свою птицу, — презрительно разрешил Касым. — Это никакого значения не имеет, и я в том не нуждаюсь. Посылай, мне плевать.

Капитан блефовал. Голубь остался последним звеном, связывавшим их с Багдадом, сигналом тревоги, в ответ на который может начаться спасательная операция силами армии или барида — кто знает? Команда со страхом и сомнительной надеждой наблюдала, как Зилл вытаскивал голубя из корзины и прикрепляет записку. Нервничавшая, измученная жарой птица поникла, отчаянно хлопая крыльями, и Зилл нежно погладил ее, прежде чем выпустить в воздух. Стараясь прийти в себя, вспомнить технику полета после долгого отсутствия практики, голубь нырнул, пал на землю, чуть пошагал, прихрамывая. Никто не успел подбежать к нему — он внезапно ринулся вперед, взмыл в воздух с неожиданной силой, лихорадочно заработал крыльями, выправился, все увереннее поднимаясь в небо на волнах жара, воспарил, сориентировался, инстинктивно направляясь к востоку, и вскоре превратился в летящую точку. Почти не возникало сомнений, что ничто его не остановит — ни жара, ни расстояние, ни усталость — он продержится на одной надежде.