Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

– Я прошу тебя! Беглецов надо поймать во что бы то ни стало. Это позор… Я убежден, что ты знаешь все. Ты не дурак и умеешь держать язык за зубами. Но настала пора один раз тебе открыться. Я знаю – ты соучастник. С тобой они делились деньгами, говори все толком, а то будет худо.

– Как перед истинным! Ничего не знаю!

Он стал сбивчиво рассказывать, как бежали люди, что сам удивлен… Невельской долго слушал и наконец не выдержал. Он подал знак Алексею Петровичу.

– А ну, Николай Константинович, – меняясь в лице, крикнул он, – выстройте пять человек с ружьями. Салова – под расстрел!

Унтера схватили и вывели из казармы. Невельской вышел следом.

– Привязать его, мерзавца, к дереву. Дух из тебя вышибу. Ты отвечаешь за все! Отвечай или сейчас же…

– Это же твой платок, – сказал Березин. – Вот ассигнации!

– Деньги были в этом платке! Ты в сговоре с ними.

– Вашескородие… Ваше… – закричал побледневший Салов. Его прикрутили веревками к дереву. – Что знаю, все скажу. А чего не знаю, то не знаю…

– Куда бежали, где они? Только две дороги есть – на море и по Амуру.

– По Амуру.

– Толком говори! Рассказывай все! Мало им, что вельбот украли, негодяи, – ящик взломали, украли деньги! Шестаков бежал!

Офицеры перешли в землянку. Невельской не мог успокоиться:

– Какой предатель оказался! А как я надеялся на него, как его любил. Если поймаем, придется судить, чего я не хочу и не умею. Надо их поймать! Напишу Муравьеву, что сбежали люди лучшие, грамотные, разумные! Да пусть Николай Николаевич подумает об этом. Вы объясните ему: у людей не хватает терпения. Подло ставить нас в такие условия! Люди поддаются влиянию негодяев, забывают долг. И это те, которые еще недавно были верны!

Подавленные офицеры молчали.

Капитан знал, что у него еще есть очень преданные и смелые люди: Козлов, Иван Подобин, Конев, Веревкин.

Алеха Степанов, казаки Беломестнов, Парфентьев, Аносов, урядник Пестряков, якут Иван Масеев. Есть еще люди в экспедиции и другие – грамотные и разумные.

– Ну, господа, что делать?

Решено было дать знать маньчжурам, что бежали опасные преступники.

– Можно к вам, Геннадий Иванович? – сказал, появляясь у входа, Иван Подобин.

– Войди!

С ним Веревкин, который прежде служил на «Байкале» у Невельского, а зиму провел в здешней команде.

– Вот он знает, Геннадий Иванович. Скажи…

– Они говорили – в Америку… – замялся матрос.

– Зачем? – спросил капитан.

– Мол, царя нету и нет помещиков… Это Шестаков…

– Кто это сказал – нет царя? – испуганно спросил Невельской и поглядел на офицеров.

– Как нет? – так же испуганно отозвался Чихачев.

– Не знаю, так будто они говорили, – с деланной насмешкой продолжал Веревкин и боком глянул на Подобина. – Выборная там власть, мол, и виноград растет, и апельсины, и золото моют…

– Может быть, они про Калифорнию говорили?

– Скорей всего, что про нее. А вот я вспомнил, ваше высокоблагородие… Про Калифорнию!

– Ну?

– Хотели на китобое. А не удастся, так до будущего лета хотели прожить на Сахалине на теплой стороне. Говорят, на Сахалине благодать местечко, теплые воды есть.

– Почему же ты раньше не сказал?

– Да я запамятовал…

– А ну, еще Салова сюда.

Ввели боцмана. Он только что после сильной порки. Лицо его в отеках.

– Ну, ворона, теперь будешь говорить? – спросил Невельской. – Говори толком все, что знаешь. Куда пошли они? На иностранное судно наниматься? А ты молчал! Видно, брат, недаром ты был палачом. Теперь сам пойдешь в Охотске под суд.

После увода преступника Невельской сидел на земляной скамье прямо, как аршин проглотив, шея вытянута, глаза горят. Тяжко было ему творить расправу, наказывать людей.

– Их нельзя винить, господа, – вдруг сказал он. – В чем причина?

– Геннадий Иванович, – Бошняк был смущен и бледен, – мне все кажется, что мы обречены! Два восстания за один год! Дальше будет хуже. Вы сами говорите, что эту зиму мы прожили только благодаря тому, что «Шелихов» разбился и мы сняли с него груз товаров, назначавшийся в Аляску. Нас ждет голод и неминуемо новый, более ужасный бунт. Наша команда очень дружна с гиляками, и они, объединившись, совершат общее восстание и перережут нас…

«Он – сумасшедший! – подумал Невельской. – Что он порет!»

– Оружие у команды на руках, – продолжал Бошняк. – Есть сорвиголовы. Нас – офицеров – горсть. Что мешает команде перебить нас и уйти куда угодно, тут весь мир перед ними открыт.

– Но почему они не делают этого? Ведь все не пошли?

– Вот этого я не могу понять.

Чихачев нервно рассмеялся:

– Этого быть не может. У людей есть чувство долга…

Но мгновениями и его взор выражал тревогу. Казалось, он утешал сам себя.

– Горькая наша доля, господа! – сказал Невельской.

– Воронья слепота орлу не указ, Геннадий Иванович, – заметил Березин, – но вот вы толкуете с каждым казаком и матросом и объяснить желаете, какая тут будет благодать и, мол, рай земной в южных гаванях. А зачем ему знать об этом? Его дело – лопата, топор, весло! Они наслышались да и ушли в южные гавани. Вот Николай Константинович знает, что говорит, – все туда уйдут и там выберут себе президента…

Березин любил пуститься в рассуждения о невероятных событиях. Казалось, ему приходили в голову всевозможные несбыточные проекты или смешные подозрения. Но это как-то не вязалось с его умной практической деятельностью. Сейчас он занят был расследованием проделок Салова и все страшные предположения делал исключительно для того, чтобы поддержать офицерский разговор и припугнуть «птенчиков», посмотреть, как у них бегают глаза. Да и Геннадию Ивановичу нечего морить голодом команду. Какое дело матросу – он казенный человек, его корми, а он за харчи должен умирать за веру, царя, отечество… Извольте, вашескородие, расхлебывать все сами! За счет цинготных много не опишешь и цивилизацию отсталым народам не внедришь!

Невельской знал хитрость своего лучшего помощника.

– Ну, если восстанут и захотят идти в теплые гавани, и я восстану и пойду туда вместе с ними, – шутливо сказал он, угадывая настроение Березина. – Бросим тут все и пойдем!

– Но это в крайнем случае? – тревожно спросил Бошняк.

– Да! Займем юг, а потом, как покорители Сибири, пошлем в столицу сорок сороков соболей и ударим челом, подведем землицу под государеву руку! Нет, господа, эти времена прошли. А пока, – грозно сказал капитан, сжимая кулак, – железная дисциплина! Откинуть прочь все предрассудки! Надо немедля вам, Николай Матвеевич, в Иркутск! Требуйте! До-би-вай-тесь! И в Петербург! Если Муравьев будет вас держать, вырвитесь, заболейте! Но отправляйтесь к его высочеству. Я шлю бумаги! Это позор нам! Меня надо, как Салова, расстрелять у лесины! Лучшие люди сбежали. Я дважды подчеркнул это в письме генералу. Пусть Николай Николаевич поймет!