Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

Шарпер за обедом у Невельских разговорился. У него на судне свежие газеты. Новости, которые в них содержатся, придут сюда из Петербурга на будущий год.

Шарпер говорил, что мечтает завести свой пароход.

– И когда тут у вас на устье реки будет порт, я буду привозить товар.

Говорили об Америке, о жизни там, о семье Шарпера.

– У вас есть дети? – спросила Екатерина Ивановна.

– Да… Две девочки.

Шарпер признался, что у него есть сбережения и он мог бы купить пароход и привозить сюда из Америки все, чего не хватает русским.

На другой день Невельской, Екатерина Ивановна, Орловы и задержавшийся Воронин были на борту у китобоя. Екатерина Ивановна для дочерей Шарпера сделала кукол – двух русских баб в сарафанах.

– Очень тронут, очень обязан.

Шарпер прослезился.

«Слезы льет!» – удивился Воронин. Он только сегодня видел, как шкипер своей сухой костлявой рукой бил наотмашь матроса.

– Эти куклы будут напоминать мне о русских, которых я очень люблю!

Шарпер рассказывал, что кокосовые орехи он привез с Кокосовых островов.

– Есть несколько кокосовых архипелагов. Орехи зреют там круглый год… Я очень, очень тронут, – повторял американец, беря в руки кукол и жалко морща большое, желтое от загара лицо.

У него на столике фотография молодой женщины.

Шарпер отдал кипу газет. Он рассказывал, что в Штатах решились наконец отправить экспедицию в Японию. Ее будет возглавлять командор Перри, очень смелый военный моряк, герой войны с Мексикой. Но тут же Шарпер добавил, что сам терпеть не может военных моряков.

Он предложил Невельскому купить у него продуктов. Конечно, подразумевалось, что платить следует, как и обычно при торге с китобоями, серебром.

Возвратившись на берег, Невельской приказал всем офицерам и матросам сдать серебро в обмен на ассигнации. У Невельского долго толпился народ, на столе набралась куча монет, всего рублей около четырехсот…

В этот вечер Екатерина Ивановна легла рано. Ей запомнились рассказы Шарпера про Кокосовые острова.

«Для них открыты все океаны… Да, Кокосовые острова! А мужу не позволяют занять удобной гавани. Но кто из американцев согласился бы годами сидеть на Петровской косе, как мой муж? Впрочем, у них, видимо, свои подвижники…»

Сквозь приоткрытую дверь она с жалостью смотрела на ссутулившуюся спину своего молодого мужа, который вместе с Ворониным и Орловым считал на столе четвертаки и пятиалтынные.

– Да, ты права, – сказал Невельской, вставая из-за стола и входя в ее комнату и, видимо, отвечая каким-то своим мыслям. – Нельзя нам жить дальше так, надо плавать и на Кокосовые острова, видеть мир, его просторы. Как ни ужасно наше Петровское, но сюда уже донесся ветер с Кокосовых островов… Я не собираюсь захватывать ни Японию, ни Кокосовые острова, но завести общение с миром, не сидеть за семью замками…

Он понимал – нужно терпеливо и долго трудиться в самых гнетущих, тяжелых условиях на берегу, во льдах, в лесах, среди болот. Сегодня в самом деле донесся свежий ветер. Он заметил, как рассказы шкипера взволновали его любимую жену. Через нее эти впечатления передались ему. Он чувствовал в себе необычайную энергию и еще ясней понимал, как страшно время, в которое он живет, страшен жестокий палочный режим, тюрьма умов, застой.

Ветер широкой жизни, набежавший из далеких тропических краев, волновал людей на этом сыром и холодном берегу. Быть может, в свое время и отсюда побегут волны и подуют ветры, которые взволнуют обитателей тех земель?

Октябрь на дворе, а еще тепло.

Николай Николаевич Муравьев по привычке встает чуть свет и после прогулки и завтрака отправляется на весельном катере в город.

Во дворце к его приезду открыты окна. Все вычищено, выметено, вымыто, натерто. В кабинете свежий воздух, сад под окнами, Ангара перед другими, за ней берег, а в сосновом лесу красная крыша дачи. В приемной – лимонное дерево со спелыми плодами. Стража стоит. Адъютанты в новеньких мундирах. Лакеи почтительны. Все делается бесшумно. Сверкают пуговицы.

Еще рано. У подъезда нет экипажей. Начнется через час. Муравьев потребует чиновников, как погонщик поднимает бич, сразу все зашевелится, из сонных улиц покатят коляски. Муравьев не раз думал – дали бы ему власть и волю, он оживил бы всю Россию, как Иркутск.

Муравьев – легкий на ногу, крепкий, стройный, отдохнувший за лето. Он чуть рыжеват, у него тот оригинальный цвет волос, который называется «бланш».

«Надо быть особенным человеком, чтобы любоваться природой в моем положении, чувствовать ее, когда потоки неприятностей сыплются на голову. Зависть, интриги – вот что чувствуется в каждой бумаге, идущей из Петербурга. Вчерашняя почта ужасна. Ужасные новости!

Перовский, родственник, друг и покровитель, больше не министр внутренних дел. Написал дружеское трогательное письмо, даже жалоба слышится. Какие времена! Какие дубы ломаются! Даже всесильный министр внутренних дел жалуется! Право, похоже на сатиру! Трагикомедия, да и только! Второй удар: “Вследствие объяснений канцлера Нессельроде государь император согласился, что Кизи и Де-Кастри занимать нельзя…” Нельзя и нельзя! Так мне и твердят все время. Что же это было за “объяснение”, желал бы я знать сам. Невельского бы спустить на них с цепи за это “объяснение”. Он там чудом держится, бог знает как! Пишет, чуть не плачет, обещает прислать Чихачева для личного доклада».

…Государь велел прибыть Муравьеву в Петербург этой зимой. Муравьев быстр и в действиях, и в мыслях. Но если почувствует, что спешить не надо, то найдет тысячу причин и прежде времени не тронется. Он сожалеет, что нет больше покровителя Перовского. Но теперь Муравьев сам сидит крепко. Ехать надо! Но ехать так, чтобы там победить! Только! Хотя и быть готовым, что вместо ангарских вод придется ехать за границу на минеральные. Но мутные, из полустоячих рек Муравьев больше пить не будет. Он познал кристальную родниковую чистоту Ангары и свободу, хотя бы для себя одного, и готов сменять Ангару только на Неву, а туда сразу не пускают.

Муравьев не сидит без дела. В жару, в самое знойное лето был в Забайкалье. Двадцать две тысячи войска приготовлено там. Из них две тысячи конных казаков, великолепно обученных и готовых к бою, целая армия. Батареи артиллерийских орудий! Мало того, требует у правительства, чтобы с уральских заводов прислали тяжелых крепостных орудий. Все это удары по «объяснениям» канцлера. Амур нужен! Невельской пока один, сидит как филин, держит все в своих руках. «Но я займу Амур». Муравьев решил составить из бурят – великолепных наездников – конные войска. Нынче же летом буряты в отличном строю встретили его на учении. Лихие наездники, они, казалось, сбрасывали с себя тяжкую и скучную долю «инородцев» и являлись во всем своем воинственном великолепии. Из двух тысяч всадников теперь половина буряты. Двадцать две тысячи пехоты и кавалерии! А ведь когда Муравьев приехал в Иркутск, в Забайкалье войска не было. Границу охраняли казаки в кожаных рубахах и ичигах, только в Кяхте небольшой отряд носил форму. Было время, его сердце радовали маленькие отряды на ученье в Цурухантуе. Горсть была, а теперь двадцать две тысячи – радость для государя!