Игорь Лощилов - Предтеча [Повесть]

— Не вышла твоя утешка, — сказал Семен. — Слыхал я про ихний старый обряд. Они вместях с покойником зарывают самого любимого слугу. Церез полдня разрывают могилу, вымают его, дают отдышаться и сызнова зарывают. Опосля есцо вымают и зарывают сызнова. А уж коли на третий раз не задохнется, дают награду и отпущают на волю.

— Для чего ж такое?

— Дык вить думают, что коли в одной могилке полежат, то рабу все грехи покойницкие перейдут. Известно, дикари…

— Постой-ка, — встрепенулся Матвей, — ежели старик не дурак, то ему самое время пятки салом мазать и бежать. Ну-ка глянь, где он.

Вокруг юрты было пустынно. Весь татарский стан спал крепким предутренним сном.

— Тихо… — доложил вернувшийся Семен. — И нам бы бець нужно. Схоронимся где-сь, а там бог милостив, не выдаст поганцам.

— И то верно, — задумчиво проговорил Матвей, — только схорониться всегда успеем. Наших надобно упредить, что басурманцы к приступу готовятся…

По вражескому стану, кое-где озаренному сторожевыми кострами, неслышно заскользили две тени. Им повезло: утомленные быстрым переходом, все вокруг спали беспробудным сном. Но времени оставалось мало — уже осветлился край ночного покрова, начали блекнуть звезды, низины заполнялись белым туманом. Там, куда они двигались, туман становился все гуще, время от времени они натыкались на пасущихся лошадей, и те, испуганно всхрапывая, шарахались в сторону. Взошло солнце, а реки еще не было видно. И только когда его лучи стали разгонять туманные заводи, впереди заискрилась широкая гладь Оки. Там, на другом берегу, лежала родная, долгожданная земля, о которой так мечталось на чужбине. Но добраться до нее было нелегко — стремительно и широко несла здесь Ока свои воды. Они пошли вдоль берега, пытаясь отыскать что-нибудь, позволяющее продержаться на плаву, и неожиданно за извивом реки наткнулись на татарина, приведшего на водопой нескольких копей. Увидев перед собой двух грязных, изможденных оборванцев, тот дико вскричал и прытко побежал в сторону невысокого холма — там, должно быть, находились его товарищи.

Делать было нечего.

— Лови коняку! — крикнул Семен и, схватив за гриву самую рослую лошадь, погнал ее дальше в воду.

Через мгновение они уже плыли, держась за лошадиные хвосты. С отдалявшегося берега понеслись резкие, гортанные крики. В воздухе прошелестело несколько стрел. Одна из них воткнулась в холку Матвеевой лошади, та пронзительно заржала и закрутила головой. Другая угодила Семену в плечо, и он перестал работать рукой.

Между тем раненая лошадь стала быстро выбиваться из сил. Она захрипела, движения ее стали беспорядочными, и Матвею ничего не оставалось, как отпустить ее. Он глубоко нырнул, стараясь обмануть стрелявших, а когда вынырнул и осмотрелся, то Семена уже не увидел, только оперение стрелы, разрезавшее воду, говорило о том, что его товарищ продолжал тянуться за своей спасительницей. Матвей поспешил вперед, снова нырнул и, разглядев в мутно-желтой мгле тело Семена, схватился за стрелу и с силой, какая только нашлась в нем, выдернул ее. Глотнув свежего воздуха, он снова погрузился в воду, перекинул через шею безжизненную руку Семена, и так они поплыли к желанному берегу. До него оставалось не так уж много, но силы лошади, тянувшей за собою двух людей, были на исходе. Еще немного — и она утащит за собой под воду Семена, вцепившегося в ее хвост мертвой хваткой утопающего. Помощь пришла неожиданно. С родного берега бросились к ним несколько человек из стоявшей неподалеку сторожевой заставы и выволокли их из воды, уже потерявших способность двигаться.

Первым в себя пришел Матвей. Увидев склонившиеся над ним родные русские лица, он нашел в себе силы прошептать:

— Чьи вы, братцы?

— Сторóжа от полка Верейского князя, — сказали ему в ответ.

— A-а… значит, жив Василий-то… Михайлыч, — улыбнулся Матвей.

— Жи-ив, при самом великом князе служит. Недавно только с государским словом мимо проскакал в Алексин-городок.

Матвей воспрянул:

— Так спешите к нему! Орда к приступу готовится. Спасайте своего князя и братьев своих спасайте!

И еще крикнул что-то громко-громко, как ему показалось, а на самом деле никто его не услышал, ибо впал он в беспамятство…

Василий проскакал всю ночь, сменив под собою несколько лошадей. В Алексин он прибыл, когда солнце стояло уже высоко. Крепость была в волнении. Показались первые ордынские отряды, у стен дурачились татарские удальцы. Они издали разгоняли своих коней и, чтобы обезопаситься от лучной стрельбы, ловко осаживали их в двухстах шагах от защитников. Отсюда, с незримой черты, неслись страшные ругательства, сопровождаемые непристойными действиями. Особенно изгалялся маленький, одетый в ярко-красное одеяние татарин. Он вскакивал на конскую спину, спускал штаны и являл алексинцам свой тощий зад. Те не оставались в долгу. Среди рева и свиста вырывались пронзительные вскрики:

— Ты что ж это свою поганую погань до времени кажешь, мы еще воевать не начали!

— Дак это у него самое красное место, передок-то сызмальства отрезан!

— Да ну?

— Вот тебе и ну — чтоб ездить на конях не мешал!

— Ну дык ехай ближе, мы тебе куйнем!

— Чтоб было чем Ахматку клевать!

— Ого-го-го! — гоготали мужики.

Стража привела Василия к Луке. Тот, узнав, что гонец прибыл от самого великого князя, обрадовался скорой помощи.

— Помощь будет, — уверил его Василий, — два великокняжеских брата к вам спешат: Юрий с Серпухова и Борис с Козлова Брода, но приказ тебе такой: выйди с города и встань напрочно на левом берегу, не пуская туда татар.

— Припозднился ты с таким приказом, — покачал головой Лука. — Сам видишь, орда под самые стены подступила, теперь всех с крепости не выведешь.

— Выведи что сможешь, хоть толику малую. Сам понимаешь, коли перекинется орда через Оку да растекется по нашей земле, трудно с ней потом воевать будет.

— Я-то понимаю, да сил у меня мало, чтоб на берегу биться. В крепости же мы еще повоюем… Ты вот что, мил-человек, я тебя не видывал и слов твоих не слыхивал. И грамоту великого князя тож от тебя не возьму — не ко мне она писана, но к прежнему воеводе Беклемишеву. Хочешь нам помочь, вставай на стены, притомился в дороге, отдохни, а то к Беклемишеву иди — с ним про отступные дела говорить легше…

Так решил схитрить бесхитростный Лука, нимало не заботясь о последствиях своего решения. Зато Беклемишев, проведший остаток утра перед образом архангела Михаила, воспринял появление великокняжеского посланца как добрый знак своего угодника. Он принял грамоту великого князя, поцеловал ее и сказал:

— В нужный час ты прибыл к нам, господин. Мы во всей полной воле государя нашего обретаемся, а слуг его жалуем и чтим. — Он велел напенить золотой кубок и подать его Василию. — Мы тож в воеводском деле понимаем и, как государская мудрость рассудила, хотели до твоего приезда так и сделать. Да вот мужичье нам руки повязало: татарских послов прогнало и городок восхотело самолично защищать. Теперь же все по государскому слову сделаем!