Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Юная сивилла [76] Сивилла — у древних греков и римлян — прорицательница, женщина, предсказывающая будущее. начинает свой обход — и ты только посмотри! — с первого же раза узнает по рукопожатию свою старшую сестру, и Наннерль принимает от опознанной в виде фанта браслет. Обход продолжается при всеобщем молчании. Во втором круге Резль везёт ещё больше: она узнает и Йозефу и Наннерль. В третьем не везёт совсем — ни разу не угадала! И вот все четверо приготовились к последнему, четвёртому обходу. У Вольфганга даже сердце ёкает, ведь только с него пока не получено фанта. Но когда он осторожно дотрагивается до ладошки Резль, та мгновенно восклицает:

— А это месье Моцарт!

Никто не отдавал фанта с большей охотой, чем он. Сняв с пальца перстень с бриллиантом, он протягивает его Наннерль, а Йозефа развязывает шёлковую ленту, закрывавшую глаза Резль. Наннерль шепчет при этом что-то на ухо Антонии, потом опускает руку в шёлковую сумочку и спрашивает, как быть с тем, чей фант ей попался.

— Пусть выкупает его поцелуем, — предлагает Антония. — В игре в фанты по всем правилам поцелуй — самый лучший выкуп!

Все соглашаются.

— Тогда, Вольферль, первым выкупаешь свой заклад ты! — говорит Наннерль, доставая из сумочки и показывая всем перстень.

— Да, за этот дорогой подарок императрицы поцелуй — самый подходящий выкуп, — добавляет Йозефа.

Вытянувшийся было на траве хозяин перстня вскакивает как вспугнутый кузнечик. Но и Резль вскакивает с места.

— Нет, нет! — возражает она. — Это вы нарочно так подстроили!

— Ну, Резль, ты что, хочешь всю игру испортить? — говорит ей Антония. — В любой игре правила — это закон. Раз так выпало, значит, не выдумывай.

— Мадемуазель, мне тоже чертовски трудно подчиниться приговору судьбы. Но я склоняю голову и повинуюсь.

И вот он уже обнимает девушку и крепко целует её прямо в губы. Та вырывается и громко возмущается:

— Вы были и остаётесь... злым духом!

Притворившись обиженным, Вольфганг отступает в сторону и, пока разыгрываются остальные фанты, не произносит ни слова.

Резль радуется, узнав, что за четыре обхода она опознала всех. И в знак примирения протягивает дерзкому юноше, осмелившемуся поцеловать её при всех, свою руку. А тот быстро склоняется над лютней, делает несколько пробных аккордов и поёт довольно приятным тенором:

— Ой, какая милая песенка! — говорит Антония. — Это вы её написали, месье Амаде?

— Увы, нет. Имя композитора — Бернгард Теодор Брайткопф. Он сын книготорговца из Лейпцига, с которым случайно познакомился мой отец. Несколько дней назад он прислал нам ноты своих песен, и эта мне особенно понравилась.

— А на чьи она слова? — любопытствует Йозефа.

— На нотах имя поэта не указано. Но господин Брайткопф написал отцу, что стихи написал изучающий в Лейпцигском университете науки студент по имени Иоганн Вольфганг Гете. А родом он из Франкфурта...

— Выходит, тоже Вольфганг, но посвятивший себя поэзии, — замечает Йозефа.

— Слова мне очень нравятся, даже больше, чем музыка.

Уже далеко за полдень, пора возвращаться, тем более что у горизонта собираются грозовые облака. Оставшиеся от утренней трапезы закуски укладывают в корзину и быстрым шагом спускаются к трактиру; пока Алоиз Хубер запрягает лошадей, они успевают ещё раз перекусить.

Лошади, похоже, чувствуют приближение грозы, настёгивать в пути их не приходится. Как и по дороге сюда, в коляске все сразу начинают шутить и смеяться — иногда без видимой причины. А молчаливая поутру Резль тоже не отстаёт от остальных и несколько раз поддевает «злого духа». В Зальцбург они въезжают под раскаты грома и успевают домой прежде, чем с неба проливаются первые струи дождя.

— Ну, скажи, Вольферль, понравилась тебе вылазка на природу? — спрашивает Наннерль, когда они попрощались с сёстрами Баризани.

— Я казнил бы себя целую неделю, пропусти я такую возможность!

— А как насчёт Резль... насчёт птенчика?

— Премилое создание! Это первая девушка в Зальцбурге, которая похитила моё сердце!

Вольфганг получает от венского двора заказ на театрализованную серенаду, как назывались тогда музыкальные спектакли, приуроченные к какому-нибудь празднику. В Милане должна была состояться свадьба сына императрицы Марии Терезии эрцгерцога Фердинанда с принцессой моденской Марией Беатрисой. Текста либретто пока ещё нет, а ведь срок торжества неумолимо приближается. Когда отец начинает тревожиться по этому поводу, сын успокаивает его: он управится вовремя, либретто такого рода трудностей не представляют. Проходит неделя за неделей. И наконец в августе гофмаршал сообщает ему, что текст будет послан прямо в Милан. Итак, отец с сыном готовятся ко второму итальянскому турне. Но незадолго до отъезда происходит ещё одно очень важное для Вольфганга событие. Во время репетиции оркестра Михаэль Гайдн шепчет ему:

— Приходи сегодня после обеда к нам. У меня есть для тебя сюрприз.

Вольфганг ломает себе голову над тем, какого рода это может быть сюрприз, и ждёт не дождётся назначенного времени. Когда он переступает порог дома своего дорогого маэстро, его встречает Мария Магдалена, как всегда нарядная и надушенная, которая и проводит его в кабинет мужа, где рядом с ним Вольфганг видит худощавого мужчину с очень правильным овальным лицом, красиво вырезанным ртом и крупным носом. Незнакомец внимательно смотрит на него своими выразительными тёмно-карими глазами из-под кустистых бровей.

— Итак, это мой брат Франц Йозеф, а это, дорогой Зепп, наш Моцарт-младший, — представляет их обоих Михаэль Гайдн.

— Я думаю, мы оба вне себя от радости, что благодаря моему брату смогли встретиться и познакомиться. Так давайте же обнимемся и познакомимся, как и положено людям, которые давно уже полюбили друг друга заочно. Вы согласны со мной, дорогой Моцарт? — И он идёт ему навстречу с распростёртыми руками.

— Да что вы! — возмущается Михаэль Гайдн. — В моём доме нечего «выкать», здесь друзья на «ты»! Мы оба, правда, раза в два, если не больше, постарше его, но он принадлежит нам, как третий лепесток к трилистнику. И чтобы по-настоящему скрепить нашу дружбу, давайте выпьем по бокалу огненного терланского вина — оно уже ждёт нас!

Они осушают бокалы, которые принесла на подносе Мария Магдалена, и вскоре они уже увлечены оживлённой беседой.

Старший из двух сыновей кузнеца из маленького городка Рорау, что соседствует с Бруком, стоящим на реке Лейте, за сорок лет своей жизни много чего пережил: пел в церковном хоре, пока его не вышвырнули из школы, с трудом зарабатывал себе на хлеб, играя в оркестре в танцевальных залах, был бродячим уличным певцом, нёс крест неудачного брака, женившись на вздорной и сварливой бабёнке, пытался пробиться в люди, сочиняя музыку по случаю. Словом, вдоволь нахлебался всякого, пока князь Эстерхази не назначил его капельмейстером своего оркестра в Айзенштадте. Несмотря на нелёгкий жизненный путь, он сохранил жизнерадостность и способность облекать в своём изложении самые драматические эпизоды в шутливые наряды. Внешне он мало походит на брата, который младше его на пять лет, но о близком родстве говорит прежде всего родство их душ, беспредельная любовь к музыке и даже манера жестикулировать. Положим, юмору Михаэля Гайдна присуща грубоватая приземлённость, а Йозеф в своих рассказах больше склонен к пикантной ироничности, принятой в светских салонах, — и что с того? Главное, что это завидное и редкое чувство свойственно им обоим...