Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Для Вольфганга эти эпизоды из художнической жизни всё равно что захватывающие приключения, и он слушает затаив дыхание. Он думает о том, что, если не считать нескольких перенесённых в детстве болезней, он никаких забот и хлопот не знал, они обошли их семью стороной. И когда его просят рассказать что-нибудь о себе, он испытывает немалое смущение: неудобно, просто стыдно после всего услышанного выставлять себя в роли триумфатора, снискавшего овации в концертных залах европейских столиц.

А с другой стороны, неприятно будет, если оставить у братьев Гайднов впечатление, что он — робкого десятка, что ездил по миру как бы с завязанными глазами, ничего не слышал и не понял. Да и вино немного развязывает язык. Но он ограничивает себя разными забавными эпизодами, свидетелем или участником которых ему довелось быть. Он, как всегда, остроумен и находчив, хотя понимает, что для Гайднов это не особенно интересно, и радуется, когда Йозеф Гайдн просит его помузицировать.

Для начала он играет свои гаагские сонаты, а Михаэль исполняет партию скрипки. Гость из Айзенштадта слушает с большим вниманием и удивляется, когда брат поясняет, что эти опусы написаны в десятилетнем возрасте. А когда Михаэль даёт ему на просмотр созданный в Италии скрипичный квартет, он спрашивает:

— Как я слышал, ты скоро опять едешь в Милан, чтобы спустить там со стапелей судно новой оперы?

— Да, я получил заказ из Вены.

— Хочешь, чтобы у неё был итальянский привкус?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Опасаюсь, как бы тамошний воздух не оказал на тебя того же действия, что и на старика Гассе [77] Гассе Иоганн Адольф (1699—1783) — немецкий композитор. Приобрёл европейскую славу своими многочисленными операми-сериа (свыше 80), написанными для различных театров Европы. Создал также 14 ораторий, много культовых, инструментальных и других произведений. , который из этой сети соблазнов никак не выпутается. Для композиторов твоего возраста Италия может оказаться ловушкой. По твоему квартету её влияние заметно. Смотри, мой мальчик, чтобы тамошние сирены тебя не сбили с пути, как бы прекрасно они ни пели и какими сладкими их посулы ни были.

Вольфганг непонимающе смотрит на Йозефа Гайдна.

— Пойми меня правильно, — продолжает тот. — Я не низвергатель итальянской музыки. Напротив, я ставлю её высоко, у итальянцев можно многому, очень многому научиться. Но нельзя, как говорится, продаваться со всеми потрохами. Вот представь себе: снимет какой-нибудь зальцбургский горожанин свою зелёную куртку с медными пуговицами, кожаные штаны до колен и сапоги на шнурках да начнёт разгуливать по улицам нашего города в одежде венецианского гондольера? Нам, немцам, незачем наряжаться под иностранцев. У нас есть собственная музыка и душа, вот их-то мы и должны холить и лелеять. Теперь ты понимаешь, что я имел в виду?

А день подходит к концу, теряет свои краски. Вольфганг с удивлением замечает это и откланивается. По дороге домой у него такое чувство, будто он испытал огромную радость, которая переполняет душу.

Братья же ещё некоторое время сидят при зажжённых свечах и беседуют, конечно, о Моцарте, о его искусстве и его будущем.

— Неужели всё так плохо, как говорят в Вене: будто отец извлекает корыстную пользу из таланта сына, подобно жадному ростовщику, высасывающему из своих жертв все соки? — спрашивает Йозеф брата.

— Леопольд Моцарт — личность недюжинная, — отвечает тот. — С одной стороны, человек трезвого расчёта и беспощадный тиран во всём, что касается его честолюбивых интересов, а с другой — трогательный, заботливый отец семейства и сумасбродный обожатель таланта собственного сына. Мне никогда не приходилось встречать столь внутренне противоречивого человека. В глубине души он относится ко всем высокопоставленным особам с величайшим недоверием, если даже не со скрытой ненавистью. А на деле подлизывается к ним, как жалкий лакей. Вдобавок он жутко ревнует сына ко всем, кто способен оказать на него влияние. Я думаю, меня он смертельна ненавидит за то, что Вольфганг ко мне привязан. Если он узнает, что Вольфганг провёл несколько часов в беседе с нами, он просто взбесится.

— А как сын относится к отцу?

— Не могу представить более послушного и преданного сына!

— Тогда... У меня мрачное предчувствие относительно его будущего. Я не о его таланте и не о его искусстве говорю... Страдания могут рано иссушить его душу, если он не найдёт в себе мужества вырваться из этой барщины и обрести свободу.

Текст либретто, который ждёт молодого композитора в Милане, оказывается скучным и бесцветным. Он называется «Асканио в Альбе», а автор его — аббат Джузеппе Парини. В нём рассказывается о женитьбе Асканио, внука Венеры, на нимфе Сильвии из колена Геркулесова — это аллегория к предстоящему в Милане бракосочетанию. На сей раз Вольфганг не испытывает особого подъёма, но несколько недель спустя партитура, состоящая из двадцати одного музыкального номера, готова.

Благодаря участию в постановке знаменитого кастрата Мацуоли, с которым Моцарты познакомились ещё в Лондоне, где он открыл petit maitr — тайны певческого искусства, и знаменитой певицы Катарины Габриелли опера обретает особенно нарядное музыкальное воплощение. Габриелли, которая впервые встречается с «иллюстрисиммо кавальери Амадео» — «блистательным кавалером Амадеем», — о котором так много слышала, во время визита Моцартов просто покорена «маэстро эксцеленте» — «великолепным маэстро», хотя до той поры не спела ни единой его ноты, и в их присутствии демонстрирует все регистры своей колоратуры, распевшись, как птичка певчая. По дороге домой Вольфганг замечает:

— А не кажется ли вам, отец, что Габриелли — всего лишь умелая исполнительница пассажей и рулад?

— Ты не так уж не прав. Но в Италии любят, когда певцы балансируют на музыкальной проволоке, как цирковые канатоходцы. И если хочешь заработать, забывать об этом не приходится, Вольферль. Возьми пример с Гассе.

Да, а не слишком ли он сам следует образцам этого саксонского мастера, которого считают одним из своих, любят и называют не иначе как «иль каро сассоне» — «дорогой саксонец»? — вот о чём размышляет Вольфганг. Он глубоко уважает этого благожелательного и доброго старика, которому уже за семьдесят. Он приехал в Милан на неделю позже Моцартов, чтобы руководить репетицией своей оперы «Руджиеро». И тут в мозгу Вольфганга снова отчётливо прозвучали слова Йозефа Гайдна, который предупреждал, чтобы он не продавался со всеми потрохами итальянцам, а перед его внутренним взором вновь появилась картина с переодетым в венецианского гондольера зальцбургским парнем. И по сердцу его словно прошла трещина...