Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Сон не освежил его, но встал он сразу и, расхаживая по террасе, выпил на ходу кофе. Утро выдалось прохладным, сияющим ослепительной голубизной неба. Он подумал, какое же всё-таки это прекрасное место. Он представил сына, маленького короля Рима, рассматривающим море в подзорную трубу. Он выучил бы с ним названия всех кораблей, научил бы отличать тартану от фелуки. Мария-Луиза своей царственной осанкой и грацией пленила бы Эльбу. И люди со всего острова (и даже континента) приезжали бы сюда на балы и торжества, послушать оперу к посмотреть спектакли. Эльба стала бы культурным центром всего Средиземноморья, а его сын стал бы известным человеком.

Солнце поднялось над фортом Стелла и осветило маленький садик. Повернув лицо к солнцу, он стал молиться: «О, Господи, сделай так, чтобы сегодняшний день принёс мне хорошие известия. Полина права. Я испытываю страх. Я достаточно в своей жизни боролся и странствовал. Всё, что я затеял, — это сумасшествие. Но я могу оставить всё по-старому. О, Господи, ещё раз прошу, ниспошли мне сегодня хорошие новости».

Он смотрел на море и увидел, словно в ответ на свою мольбу, маленькую фелуку, перевозящую почту. Два изящных полумесяца её парусов коричневого цвета раздувались от попутного ветра. Наполеон с жадностью смотрел на маленькое судёнышко, пока оно не скрылось в гавани.

— Быстро! — крикнул он посыльному. — Ля Муш! Письма!

Фелука привезла ответ Меневаля на письмо Бертрана от 28 января. В этом сострадательном, но осторожном послании, написанном несколько слащавым стилем, старый слуга императора сообщал изгнанникам правду. Он советовал им больше не ждать императрицу и её сына, ибо она порвала с Францией и в настоящее время является пленницей своего отца и союзников. Он также сообщал, что она может получить Парму, как это и было ей обещано по договору, но даже если ей и разрешат поехать туда (что весьма сомнительно), она должна будет отправиться в путь без сына. Король Рима в таком случае остаётся заложником в Вене. Конец письма звучал ободряюще, хотя и помпезно:

«Императрица от рождения была наделена теми качествами, которые, безусловно, позволили бы ей с должным уважением относиться к Франции, если бы природа, в придачу к этим качествам, наделила её большей твёрдостью характера. Необычные обстоятельства связали воедино её судьбу с судьбой великого человека. Эти узы были самым жестоким образом расторгнуты эгоцентричным холодным расчётом политиков. Это случилось тогда, когда император более не внушал страха. Все те промахи, которые допустила императрица, должны быть, несомненно, вменены в вину тем, кто сделал её всего лишь инструментом проявления своей ненависти и осуществления мести. Я глубоко уверен, что император никогда не осудит женщину, которой оказал честь, женившись на ней, которая подарила ему много счастливых дней и которая стала матерью его нежно любимого сына. Боюсь, что с течением времени простые французы, не зная о том, как тяжело ей приходилось в различных ситуациях, могут поддаться искушению и обвинить её во всех бедах. Но, по моему мнению, она заслуживает снисхождения. Поэтому оставьте гнев для тех, кто ускорил её падение».

Это откровенное сообщение было весьма ценным для Бертрана, который, не зная обстоятельств, много месяцев ругал Марию-Луизу как только мог. Но послание предназначалось Наполеону. Бертран подумывал о том, чтобы не показывать ему письмо, но Наполеон уже взял его в руки.

— О, Боже! — уже в который раз пробормотал Бертран.

— Письмо от Меневаля, ваше величество, — сообщил он и поспешил выйти. Он закрыл дверь не полностью и встал рядом, в маленькой комнатке, весь обратившись в слух. Глядя на море сквозь миртовые ветви, он удивлялся самому себе: ну зачем он приехал на Эльбу?

Вдруг до его слуха долетел ужасный крик, в котором было всё — и ярость, и горькое сожаление: «Бертран!»

Не двигаясь, он продолжал смотреть на море.

Наполеон, метаясь взад и вперёд по комнате и неистово колотя кулаками в грудь, чувствовал, как отчаяние и ярость овладевают его сердцем: «Вот какова награда за пристойное поведение и спокойную жизнь! Ради этого я отослал с острова Марию Валевскую! Меневаль прав».

Даже сейчас Наполеон ни в чём не обвинял Марию-Луизу. Но он пылал непримиримой ненавистью к её притеснителям — старому коварному отцу, Бурбонам, всем этим напуганным, плетущим заговоры королям. «Итак, — мысленно сказал он себе, — они отобрали у меня жену и сына, да? Бог свидетель, я поеду и заберу их сам!» Он направился к двери. Вполне спокойный теперь, он позвал:

— Бертран!

— Ваше величество?

— Скажи Дрюо, что этим утром я буду осматривать корабли. В одиннадцать часов.

— Да, ваше величество.

История повторяется. Кому-то трудно поверить в то, что Троянская война началась из-за жены Менелая [48] Жена Менелая. — Имеется в виду Елена Прекрасная, в греческой мифологии жена спартанского царя Менелая. Её похищение троянским царевичем Парисом послужило поводом к Троянской войне. . Историки, не принимая всерьёз бедную Елену, пытаются объяснить конфликт «экономическими причинами». Пусть так. В душе Наполеона боролись разные чувства: гордость, негодование, любовь к Франции, стремление к справедливости, — но в то утро только мысли о Марии-Луизе и сыне, подобно желанию Менелая вернуть Елену, свели воедино все нити судьбы. Вот почему корабли вышли в море.

Несколько часов Наполеон провёл, осматривая «Инконстант», «Этуаль» и «Сен-Эспри» (торговое судно из Генуи, реквизированное по приказу Наполеона для пополнения флота. На бриг «Инконстант», который, будучи вновь окрашенным, весь сверкал, и «Этуаль» грузили запасы воды и продовольствия, а орудия, мушкеты и боеприпасы перевозили туда ночью.

Британский вице-консул месье Ричи расхаживал около кораблей, как будто занимаясь обычными делами, и помешать ему в этом было очень трудно. Торговец маслом месье Матта тоже бродил возле причала — если в этом нет ничего преступного, так почему бы и нет? — и придирчиво косился на те ящики, которые вызывали у него наибольшее подозрение. По свидетельству офицеров Наполеона, в это утро император был, как прежде, энергичен, проницательный взгляд его замечал каждую мелочь. Так, на бриге можно было разместить только четыреста солдат, и то при очень большой скученности, поэтому он хотел знать точно, сколько человек поместится на каждой палубе, где и чем они будут питаться и где будут находиться отхожие места. Пришлось провести несколько экспериментов с группой моряков, чтобы уточнить интересующие его сведения. Корабельному плотнику поручили смастерить новые полки для мушкетов. Он приказал Дрюо представить ему план всех палуб и проследить за тем, чтобы каждый солдат знал, перед тем как поднимется на борт, где он должен устроиться сам и сложить своё снаряжение. Итак, сомнений больше не было. Благодаря умникам из Парижа и Вены в нем вновь проснулся великий солдат, неутомимый и полный энергии, готовый к самым решительным действиям.