Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Неровная, узкая дорога вела всё выше и выше, и всё новые и новые горизонты открывались перед его взором. Он обогнал поднимавшийся в гору батальон оборванных солдат. Они едва взглянули на него, и только один набрался храбрости прокричать ему вслед:

— Эй! Малыш! Когда мы увидим твою хвалёную Италию, где будет много еды?

Он бодро крикнул в ответ:

— Мужайся, храбрец! Ещё одно усилие! Ещё одна победа!

Да, одна решительная победа над Колли откроет им дорогу и даст всё. Но совершенно необходимо разгромить его как можно скорее. Он мог посочувствовать этому босому и оборванному солдату, миля за милей тащившему на себе тяжёлые боеприпасы и мушкет, но его железная воля заставляла солдат маршировать, голодали те или нет. Как бы то ни было, с такими храбрецами он завоюет Италию. Он не сомневался.

Монтецемоло лежал на высоте семисот метров. Должно быть, Бонапарт почти достиг вершины, когда впереди показался Ожеро. Огромный, на огромной лошади, с огромным орлиным носом, грубым, обветренным, посиневшим от холода лицом, Ожеро напоминал чудовищных размеров хищную птицу.

— Добрый день, генерал! — сказал этот грубый кавалерист. — Вы поднимаетесь наверх для обзора? Чертовски много стоит увидеть, когда сюда карабкается такой молодой человек, как вы! Хотя мои босоногие канальи этого не оценят.

— Отчасти для обзора, генерал, — с улыбкой ответил Бонапарт. — А отчасти посмотреть, как у вас идут дела. Вы связались с Серюрье?

— Да.

Их легковооружённые отряды поддерживали связь. Серюрье продвигался западнее, по долинам, которые вели прямо к Чеве. Несмотря на то что дивизия была ещё далеко, её наступление развивалось в полном соответствии с приказами об оставлении Монтецемоло. Ожеро также готовился идти на Чеву, но с востока. Одна из его бригад собралась немного раньше остальных и теперь строилась в походную колонну.

— Вам надо бы подняться на самый верх. — сказал Ожеро. — Оттуда всё видно лучше.

Они вместе поехали по крутой ухабистой дороге. За поворотом стояла бригада, выстроенная в длинную колонну и готовая к маршу. Пробиваясь сквозь ряды, Ожеро отчаянно сквернословил:

— Парни, прочь с дороги! Вы думаете, мы птицы, чтобы лететь у вас над головами? Хотел бы я ей быть! Как бы я тогда нас... вам сверху на макушки!

Солдаты смеялись и расступались в стороны.

Они заехали за выступ замшелой скалы, казавшейся удивительно зелёной на фоне пронзительно голубого неба, и Бонапарт от удивления осадил лошадь. Там, далеко на горизонте, виднелась цепь высоких гор, казавшихся почти нереальными. Покрытые снегом вершины ослепительно сверкали в лучах утреннего солнца. Белый цвет снега переходил в розовое и аметистовое, а подножия казались окутанными голубой дымкой. Альпы! Ожеро ухмыльнулся.

— Недурно, да? И всё равно я променял бы эту красоту на вид с Монмартра... особенно если бы обнимал при этом хорошенькую девочку! — Куда бы ни забрасывала Ожеро романтическая судьба, в нем всегда были живы воспоминания беспризорного парижского детства.

Бонапарт не обращал внимания на Ожеро. Очарованный открывшимся видом и охваченный пафосом, повернулся к стоявшим на дороге солдатам и с неподдельным воодушевлением, с чувством вершителя судеб Истории помахал им рукой.

— Солдаты! — крикнул он, указывая на горы, — Смотрите! Перед вами Альпы! Перед вами Италия! Чтобы попасть сюда, Ганнибалу пришлось перейти Альпы, а мы обошли их!

Солдаты Революции, за последние семь лет республиканства хорошо усвоившие историю Древнего Рима, дружно подхватили эти слова. Они размахивали мятыми шляпами и восторженно кричали.

Офицер, командовавший колонной, громко отдал приказ о выступлении в поход. Потрёпанный, видавший виды оркестр с сильно побитыми медными инструментами грянул «Марсельезу». Колонна двинулась вперёд, и сильные мужские голоса, прорезавшие этот чистый горный воздух, стали постепенно затихать вдали:

— Вперёд, сыны отчизны! День славы наступил!

Он радостно наблюдал, как бригада, над которой развевались высоко поднятые трёхцветные знамёна, прошла по узкой горной дороге и скрылась внизу. Затем, словно вспомнив о своей цели, он проехал мимо оставленных военных укреплений к самой вершине, где трава всё ещё была покрыта зимним снегом. В подзорную трубу он тщательно рассмотрел холмы и долины перед Чевой, скрупулёзно сверив их с картой.

Сама Чева была прекрасно видна отсюда. Он знал этот окружённый старыми стенами небольшой городок в долине Танаро, но теперь на холмах севернее города виднелось длинное зигзагообразное укрепление — многоугольные редуты. Это был известный укреплённый лагерь, куда Колли отвёл свои силы. Серюрье наступал на него с юга, хотя был ещё далеко: до лагеря оставался день пути. Зачем терять часы, когда необходимо как можно скорее пробиться через эти голые холмы? Он презирал пьемонтцев: после поражения австрийцев они превратились в ничто. Ожеро нужно немедленно атаковать, выкурить пьемонтцев из лагеря, прежде чем они соберутся с силами, запугать осторожного Колли и принудить его к дальнейшему отступлению. Это подсказывал ему опыт командующего. Нужно было только как следует прижать пьемонтцев.

И снова в подзорную трубу он осмотрел вражеские форты. Было видно, что высота, обозначенная на карте как Ла Педаджера, является ключом к укреплённому лагерю. Если её взять, противник не сможет удержать позицию. Он повернулся к Ожеро и отдал приказ. Бригада Жубера должна двинуться прямо на Ла Педаджеру. Бригада Бейрана пойдёт слева и возьмёт редуты Ла Педаджеры на фланге. Бригада Рюска поддержит Бейрана и, продолжая окружной манёвр, создаст угрозу отсечения защитников лагеря от самой Чевы. День только начинался. Было вполне достаточно времени, чтобы совершить этот трудный марш-бросок, приблизиться к отдалённым позициям, начать приступ и завоевать победу относительно простой тактической уловкой.

Он уверенно напутствовал Ожеро:

— Одна стремительная атака, генерал, и Чева наша! Тогда мы выйдем на равнины!

Ему очень хотелось увидеть эту битву самому, но надо было возвращаться в Каркаре. Со стороны Дего не доносилось никаких звуков, возвещавших о боевых действиях, но он по-прежнему был сильно встревожен.

Вечером, когда он ужинал вместе с частью штаба, которая оставалась на месте, прибыл гонец от Ожеро. Генерал атаковал, как было приказано, но получил жестокий и кровавый урок. Позиция пьемонтцев оказалась сильнее, чем предполагалось, и защищались они на удивление отчаянно.

Уверенный в победе, Бонапарт откинулся на спинку стула и в приступе внезапного гнева смял послание. Было очень важно одержать её, эту победу, и открыть голодающей армии путь на равнину. Но эти несчастные пьемонтцы осмелились преградить ему дорогу! Возможно, он перенапрягся, слишком устал от лежавшей на плечах огромной ответственности. Он яростно обругал врагов, а заодно и Ожеро. Ничего не удавалось, когда его не было на месте.