Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Выслушав офицера, Бонапарт нахмурился и заговорил резко и властно. Он не собирался терпеть подобные оскорбления от каких-то пьемонтцев.

— Поезжай в Мондови и потребуй немедленной сдачи... или я предам всех огню и мечу!

Офицер мгновенно исчез. Внизу, в долине, смолкли последние выстрелы. Везде стояла непривычная после столь шумного дня тишина. В подзорную трубу он видел белый платок своего парламентёра, поднявшегося к воротам города и скрывшегося за ними.

Прошёл час. Пушки крепости больше не стреляли, но его парламентёр не появлялся. Далеко слева от Мондови остатки армии Колли устремились за реку Эллеро. (Что могло случиться со Стенжелем и его кавалерией?) Бонапарт по-прежнему видел вражеские войска на бастионах крепости. Потеряв терпение, он выругался. Командующий гарнизоном в Мондови тянул время, зная об обозах, и отступавшие части Колли теперь успевали отвести их. Бонапарт подъехал к батареям, которые Мармон только что привёз на Брикетто, и велел как следует обстрелять город, чтобы вызвать у жителей Мондови панику.

Орудия сняли с передков, развернули и подготовили к стрельбе. Артиллеристы поднесли запалы. Пушки загрохотали, подпрыгивая на лафетах. Ядра с пронзительным воем полетели из стволов по высокой траектории. В Мондови послышались взрывы, за стенами стали подниматься облака пыли, а затем — столбы густого дыма, когда дом загорался от прямого попадания. Он мог представить себе, как устрашённые жители собираются в толпы и требуют сдать город. Равномерно, методично французские батареи посылали свои снаряды в направлении города. Парламентёр по-прежнему не появлялся.

Бонапарту оставалось только ждать. Вокруг него валялись убитые. Между трупами ползали раненые, пытались приподняться, и их стоны сливались в привычный хор с жалобными просьбами воды и помощи. Ухоженные виноградники на террасах были теперь разорены, разворочены, превращены в сплошное месиво. Какая таинственная судьба привела этих несчастных солдат к увечьям и смерти? Наступил их срок. Скоро их забудут, как если бы они никогда не существовали. Человечество быстро вырастит им на смену мириады таких же одинаковых и таких же лишних людей. Значение имели только немногие, обладавшие яркой индивидуальностью. Остальные были стадом ничего не понимающего, погоняемого хозяином скота. И было бы непростительной слабостью испытывать к ним жалость. Он должен закалить себя, держать нервы в повиновении. Не он развязал эту войну, не он нёс за неё ответственность. Он только старался вести её как можно успешнее. Судьба предназначила его для этого.

Он снова направил подзорную трубу на холм Мондови. Ах! Он увидел, как над крепостью спустился пьемонтский флаг и на его месте затрепетало белое полотнище. Он приказал батареям прекратить огонь. Из ворот крепости вышла небольшая процессия: городские власти. Мондови сдался! Была половина седьмого вечера.

Пришпорив лошадь, он направился к ним навстречу, проезжая сквозь толпы своих победоносных войск. Солдаты размахивали шляпами, потрясали мушкетами и радостно приветствовали его, воодушевлённые последней новостью. «Да здравствует генерал Бонапарт! Да здравствует Республика!» Пожалуй, впервые они выкрикивали его имя. Это было приятно. Возможно, они начинали верить в него! Он ответил им, размахивая треуголкой: «Да здравствует Республика!»

Пробившись сквозь горланящую солдатню, к нему галопом подскакал Саличетти.

— Победа, Бонапарт! Мои поздравления! Наконец-то мы спустились с этих проклятых гор!

Оба перевели лошадей на рысь и поехали бок о бок. Саличетти явно испытывал облегчение.

— Я уж было начал подумывать, что тебе это окажется не по зубам, — злобно улыбнувшись, сказал он, — и тогда конец всем нашим желаньям, верно? Мне это было бы чертовски обидно. Я предпочитаю Парижу Италию. Золотая страна!

Да, он мог себе представить, как беспокоился Саличетти: если бы Бонапарт потерпел в этих предгорьях поражение, тот в какой-то степени нёс бы за это ответственность. Обязанностью комиссара Директории было следить за тем, как командующие выполняют инструкции правительства; они же оказались здесь вопреки этим инструкциям. Причём он заранее спланировал это неповиновение. Саличетти был достаточно хитёр, чтобы почувствовать, куда дует ветер. Обмена доверительными разговорами, весьма рискованными в этой ситуации, не потребовалось. Саличетти волновало только одно: попасть в Италию и поскорее загрести сокровища. Комиссар и не хотел ничего знать. Если им будет сопутствовать успех, всё будет хорошо. А если не будет — он всегда сможет отпереться. Этот Саличетти был настоящим мерзавцем. Никогда Бонапарт не станет ему доверять.

Они остановились у подножия холма Мондови, чтобы встретить спускающуюся процессию. Бонапарт ясно различал членов городского совета в богатых одеяниях и двух церковных лиц, облачение которых говорило об их высоком сане. Все они явно удивлялись молодости генерала. Он должен был являться для них олицетворением дьявола. Священники, наверно, с радостью окурили бы его кадильницами и окропили бы святой водой...

Мэр города вышел вперёд, опустился на одно колено и, раболепно заикаясь, протянул городские ключи. Бонапарт испытал острое наслаждение. Впервые в жизни ему вручали ключи от города! Но он сохранил достоинство и не улыбнулся даже Саличетти. Молодой триумфатор, великодушный и столь же непреклонный, успокоил дрожавшего от страха мэра. Город будет пощажён и все его жители тоже. По крайней мере до тех пор, пока будут выполняться его приказы.

Ему представили священников. Это были викарий епископа и настоятель кафедрального собора. Они смотрели на него как на дьявола с рогами и хвостом, воплощение атеизма Революции, уничтожающего церковь. Смиренно, робко они просили его позволить свободно отправлять религиозные обряды и признать священное право частной собственности. С той же благосклонностью, говоря на своём родном итальянском языке, он обещал им это. Проявляя милосердие, он чувствовал, что наступил самый прекрасный и патетический момент военной драмы.

Коротким галопом спустился с холма парламентёр и привёз условия военной капитуляции. Сам Колли скрылся, оставив в городе довольно большой гарнизон. Этот гарнизон сдавался безоговорочно — полк пьемонтских гвардейцев, два других полка, множество крепостных артиллеристов и несколько графов в чине полковников — такой-то, такой-то и такой-то. Их перечисление великолепно украсит отчёт для Директории. Поборникам республиканского равенства очень нравилось, когда в списке пленных находилось несколько титулованных особ.

Когда в сумерках к воротам города подходили его оборванные батальоны, которых теперь было легко превратить в отборные войска, оркестр торжественно исполнил «Марсельезу». Саличетти, как представитель французского правительства, ехал рядом с ним. Въезд в захваченный город был поистине триумфальным.