Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Он решительно отогнал от себя эти мысли, оставил это вошедшее в привычку самокопание. Он всегда любил обдумывать свои поступки, всегда искал в себе и других оборотную сторону каждого поступка. Но у него накопилось слишком много дел; куда полезнее было продолжать работать над ними. Он выдвинул ящик, аккуратно встроенный в стенку кареты, и вынул оттуда пачку бумаг. Это были сообщения, полученные от многочисленных шпионов, которые действовали как здесь, так и в Австрии (и самую большую помощь оказывали ему тайные масонские ложи, послушные слову Мастера; это была одна из причин, заставлявшая его терпеть выходки Массена; тот с давних пор занимал высокое место в их иерархии). Ландрие, ставший во время пребывания в Милане начальником секретной службы, прислал ему эти бумаги, когда Бонапарт на рассвете выезжал из Вероны. Во время поездки главнокомандующий занимался более срочными делами, и до этих документов у него просто не доходили руки. Теперь, разложив их перед собой, он выбрал доклады своих агентов в Вене и Тироле, в число которых входили и офицеры австрийского генерального штаба. Он прочитал бумаги быстро, но внимательно. Полностью подтверждалось, что новым командующим австрийской армией назначен фельдмаршал Вурмзер — старый, но хороший вояка, ветеран войн с прусским королём Фридрихом Великим. Всю предыдущую неделю Вурмзер провёл в Инсбруке. Для предстоящей кампании у австрийцев набиралось более пятидесяти тысяч солдат. Один из шпионов, штабной офицер (кого только нельзя было купить?), писал, что Вурмзер скорее всего двинется в Италию по обоим берегам озера Гарда, но что окончательного решения пока ещё нет.

Если австрийцы поступят так, ему придётся немедленно собрать силы к югу от озера и первым ударить сначала по одной колонне, а потом и по другой и разбить их, пока они не соединились; никогда ещё австрийское командование не добивалось успеха путём маневрирования войсками. Не считая дивизии Серюрье, осаждавшей Мантую, у него будет тридцать одна тысяча солдат: семь с половиной тысяч было у Массена, блокировавшего плато Риволи и узкую восточную дорогу через горловину Адидже; семнадцать с половиной тысяч было разбросано на площади от Пескьеры до Порто-Леньяго, и ещё около шести тысяч находилось в районе Ровербеллы и Валезе. Пусть пока остаются на местах: у него будет достаточно времени, чтобы собрать их тогда, когда яснее определятся планы Вурмзера. Ещё было возможным то, что австрийцы спустятся не по берегам озера Гарда, а по верховьям Бренты к Бассано, а затем через Виченцу и Порто-Леньяго двинутся к Мантуе. Похоже, старик Вурмзер осуществлял свои приготовления с типичной для австрийцев медлительностью. Вероятно, он выступит в течение ближайшей недели или двух. Прежде чем австрийцы войдут в Италию, у Бонапарта будет время захватить Мантую, штурм которой он так тщательно подготовил. И, конечно, будет несколько дней, чтобы побыть в Милане с Жозефиной.

Внезапная мысль, что через час-другой он увидит её, прервала стратегические расчёты. Что значили эти баталии в сравнении с предстоящим свиданием! Через пару часов он увидит Жозефину, услышит её голос, стиснет её в объятиях! Именно ради неё он свершил все свои подвиги, завоевал Италию, добившись победы, которая ошеломила всю Европу.

Не упустив никаких мелочей, он подготовил ей приём, достойный королевы. Блестящий кавалерийский эскорт во главе с Мармоном встретил её в Турине, куда она прибыла вместе с Жозефом Бонапартом и Жюно, а затем торжественно препроводил в Милан. Этот почти королевский кортеж должен был убедить Жозефину в том, что Италия завоёвана только ради неё. Торжественные приёмы оказывались процессии в каждом населённом пункте. В Милане, полностью подчинившемся французам после подавления бунта, в честь её приезда были вывешены многочисленные флаги. Как наивен и нетерпелив он был, желая поскорее услышать слова одобрения, мечтая увидеть, как она бросится навстречу и упадёт в его объятия! Она будет столь же нетерпелива, будет считать минуты, оставшиеся до его приезда; возможно, будет смотреть из окна палаццо Сербеллони. Он получил от жены только коротенькую записку, в которой она уведомляла, что приехала и очень устала.

Очевидно, её здоровье улучшилось. Ему так никогда и не удалось узнать, в чём заключалась её парижская болезнь. Но её беременность была заблуждением, которое теперь развеялось. Это его не огорчило. У неё ещё будет время подарить ему мальчика, похожего на умного и красивого Эжена, её сына от первого брака. Бонапарт мечтал о собственном сыне, который станет плодом их идиллического союза, будет носить его имя и унаследует завоёванную отцом славу. Но это дело будущего, а сейчас он хотел её, её одну и был ревниво рад, что никакой ребёнок не отнимет у него часть её любви, той любви, в которой она страстно клялась ему в те незабываемые ночи до их женитьбы. Суждено ли им повториться вновь?

Обожаемая Жозефина! Он достал из кармана её портрет, полюбовался, поцеловал его. Ему не верилось, что кто-нибудь может любить так пылко, как любил он. Его любовь была подобна вулкану. Жо-зе-фи-на! Жо-зе-фи-на! Казалось, копыта лошадей выстукивали её имя. Как он любил её! Как она будет любить его, когда они наконец-то останутся наедине, когда она увидит, что он не напрасно хвастался, что он достиг всего того, во что она ни капли не верила, насмехаясь над его скучной серьёзностью. Теперь ей будет не до смеха. Из застенчивого, тщедушного провинциального генерала, столь неуместного в окружавшем её легкомысленном обществе, он превратился в завоевателя Италии, боготворимого своей армией так, как до сих пор не боготворили ни одного генерала! И всё это он сделал для неё. Она ни на мгновение не покидала его мыслей всё то время, пока он совершал свои головокружительные подвиги. Она не могла не обожать его так, как он обожал её, не могла не покориться его беспредельной любви.

Карета остановилась для смены лошадей. Он прикрикнул в окошко на почтовых служащих, подгоняя их, прокричал какие-то нелепые угрозы вспотевшим конюхам и побелевшим от пыли форейторам, которые выпрягали уставших лошадей и впрягали свежих. Наконец форейторы вскочили в сёдла. Он, не считая, протянул горсть монет, золотых и серебряных вперемежку. Через две минуты карета тронулась в путь и быстро помчалась, скрипя, раскачиваясь и оставляя за собой шлейф пыли. Чумазый итальянский мальчишка по-свойски помахал ему рукой.

Милан! Он пролетел через Порто Ориентале мимо подскочивших французских часовых, отдавших ему честь и взявших «на караул». Шёл седьмой час. Солнце опускалось в золотую дымку на горизонте. Традиционная прогулка была в самом разгаре. Кавалеристы эскорта с трудом протискивались сквозь ряды экипажей. Узнававшие его красивые дамы махали платками. До палаццо Сербеллони, где его ожидала Жозефина, было рукой подать. С дороги он выслал вперёд гонца, чтобы тот предупредил о его приезде, но времени не уточнил. Жозефина! У Бонапарта кружилась голова, когда он представлял себе бурную радость их встречи. Нет, блаженство этой встречи превзойдёт всё, что он когда-либо мог вообразить. Божественный экстаз вознесёт их высоко над землёй, как в «Рае» великого Данте. От нервного возбуждения у него пересохло во рту. Он дрожал, как мальчишка.