Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

Но сам-то Никита не мог ответить Прокоповичу тем же знаком, сам-то он и впрямь истово хотел снова по-простому, по-доброму уверовать, но не мог. Господин персонных дел мастер с тоской взглянул в округлое окошко, сделанное под корабельный иллюминатор: сердитый зюйд гнал с моря в Неву морскую воду, срывал черепицу с крыш. Вода в Неве прибывала и прибывала, и все говорили о скором наводнении. Вот так и в его душе всё прибывала тоска. Само собой, сие не могло продолжаться долго и должно было как-то разрешиться по-новому: и в нём самом, и в городе, и в государстве!

И здесь мрачные размышления художника прервал вдруг дробный стук каблуков по витой лестнице. А вслед за тем снизу появился сперва двурогий парик, венчавший маленькую головку, затем шитый золотом кафтан и парчовый камзол, затем штаны из лионского бархата, шёлковые чулки и мужские туфли на красных каблуках, а когда всё это собралось и обернулось к Корневу, из кружевного жабо выглянуло лицо его старинного парижского знакомца Сержа Строганова.

— Так вот где он отныне обедает, наш знаменитый Тициан! В матросском трактире! Впрочем, художник — не вельможа, он сам себе во всём волен! Я даже завидую вам, Никита: ни тебе этикета, ни придворного церемониала! Всё так просто — захотел я пошёл в трактир! — Беспечный барон Строганов плюхнулся на стул, услужливо подставленный подскочившим Миной.

Никита меж тем взирал на своего парижского знакомца как на явление из какой-то чужой и дальней жизни: там были и залы дворца Люксамбур, где они с бароном восхищались картинами славного Рубенса, и сады банкира Кроза, где в летнем театре ставились весёлые комедии, а по вечерам устраивались беспечные празднества и где они свели знакомство с Антуаном Ватто, который на их глазах из полной безвестности вознёсся к великой славе после своей галантной картины «Путешествие на остров Киферы». Но всё это было в прошлом и как бы не с ним, Никитой. А сейчас за окном плыла вздувшаяся от ледяного зюйда Нева и где-то на Крюковом канале стоял его полупустой и холодный дом, куда не хотелось возвращаться. Впрочем, с бароном Строгановым домой возвращаться было без надобности.

— Никуда я вас не отпущу, mon cher! Напрасно, что ль, я целый день гоняюсь за вами по всему Петербургу. Дома ваш пьяный Кирилыч сказал, что вы в Петропавловском соборе, там меня оповестили о вашем триумфе у преподобного Феодосия и сказали, что вы помчались получить полный расчёт. Ну я и рассудил здраво: куда может пойти одинокий художник, когда у него звенит в кошельке? Само собой, в трактир. Вот я и не пренебрёг, явился. И точно, вы! Меж тем, Никита, мне вы вот так потребны! Мы с Катит Головкиной и вашей старой знакомой Мари Голицыной положили поставить в моём театре «Три сестры» Данкура. Тут я и вспомнил, что вы ещё у Кроза помогали писать декорации к сему спектаклю самому Антуану Ватто. Дамы мои тотчас всполошились и послали немедля за вами? Так что, будьте добры, мастер! Не откажите по старой дружбе. Да и карета ждёт!

Строганов, как всегда, был столь красноречив, дружелюбен и мил, что отказать ему и впрямь было никак нельзя. И потом уже ёкнуло сердце. Ведь там он снова встретит Мари. Конечно, с прошлых флорентийских встреч миновало уже восемь вёсен. И за минувшие годы и он и она отведали несчастного супружества; и он и она развелись; и он, и она несчастливы. Но как знать! Никита решительно поднялся из-за стола. Приказав Мине расплатиться и заодно купить себе новое платье (золотой рублёвик был увесист), знаменитый мастер совсем по-молодому, бодро постукивая ботфортами, сбежал вслед за Строгановым, которого лакей внизу уже облачал в пышную соболью шубу.

«Молодой Строганов богат и умеет жить!» — говорили в Петербурге про новоявленного российского барона. Покойный батюшка, богатейший купчина Строганов, добился-таки своего. Многими пожертвованиями на молодую петровскую армию и флот, на гошпитали для увечных воинов и на стройки Петербурга и Кронштадта снискал от государя великую милость. И когда Пётр I хотел наградить именитого купца за многое рвение к отечеству, то услышал отцовский вопль: «Не мне, не мне, а сыну моему!» И звание барона получил от Петра I не отец, а сын. Вскоре после того батюшка скончался, а молодой барон отгрохал себе пышные хоромы на Невской першпективе и зажил магнифико, принимая весь Петербург.

Однако грубые удовольствия петровских ассамблей, где вперемешку под грохот пивных кружек в лихом шведском танце драбант проносились изумлённые бояре в рогатых париках и заморские шкиперы, бравые гвардейские сержанты и выпущенные из теремов на полную волю полногрудые московские красотки, новоявленному барону никак не нравились.

— При дворе нет ни оперы, ни театра, государь и его свита находят удовольствие в самых низких забавах. Чего стоит кубок большого орла?! — При воспоминании об этом чёртовом литровом кубке, который царь самолично наполнял своей знаменитой «Петровской» и заставлял выпить до дна, лицо барона Строганова страдальчески сморщилось.

Никита усмехнулся, наблюдая за сей гримасой, — он сам был свидетелем, как царь потчевал барона из кубка орла, упрекая его за роскошь и мотовство. «А живёшь-то ты, друже, и впрямь магнифико и по роскоши гонишься за самим Меншиковым...» — насмешливо подумал Никита, оглядывая столовую комнату, уставленную мебелью из красного дерева, украшенную французскими гобеленами и венецианскими зеркалами.

— Ах, Версаль, Версаль! Ты помнишь, mon cher, эти новые сады Семирамиды? — Барон Строганов вздохнул задумчиво. — Там прошли блистательные недели моей жизни!

Барон и господин придворный живописец чокнулись. Зазвенел тонкий богемский хрусталь, от рогатых париков запрыгали смешные чёртики по стене, обтянутой голубым шёлком. В свете восковых свечей заискрилось вино. В камине трещали сухие дубовые поленья. Красноватые отблески над камином выхватывали из тёплой домашней темноты нижнюю часть искусного гобелена:, козлиные ноги сатиров и белые полные ляжки вакханок. Сотрапезники замолчали. Маленький оркестр за стенкой заиграл чувствительную пастораль. Музыка навевала мечты и сладкие грёзы. Барон растрогался, закрыл глаза и увидел Версаль как наяву: тысячи свечей, перемигивающихся со звёздами, и звёзды, отражающиеся в блестящем паркете зеркальной галереи Версальского дворца, мелькание масок, огни фейерверков над версальскими запрудами, незнакомые дамы меж боскетов, карнавальные наряды — китайские мандарины, монашки, турецкие паши, рыцари, красавицы, выряженные франтами времён короля Франциска I — в разноцветных штанах и буфах, любовный шёпот и сладкие поцелуи в тёмных аллеях.

А господин придворный живописец вспоминал тем часом Флоренцию с её старинными башнями и картинными галереями, по которым они бродили с Мари, а затем Париж, мастерскую Ларжильера и опять Мари. Они с бароном были где-то близки друг другу в воспоминаниях, хотя, казалось, что могло быть общего между художником, которого не всегда ждал дома обед, и бароном Строгановым, известным богачом и знатоком придворного церемониала?!