Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

После этого подвига повару ничего не оставалось, как пригласить нашего героя в свой дом и затеять хороший ночной ужин. При этом весельчак далматинец, заполнивший своим звонким смехом весь дом и дворик, показался синьорине Франческе куда интереснее её уличных воздыхателей, столь позорно бежавших из-под балкона.

— Обязательно заходите к нам, синьор, когда будете снова в Неаполе! — горячо поддержала Франческа приглашение своего отца, метко стреляя в Александра Румянцева чёрными глазами.

— Через две-три недели я непременно вернусь обратно со всем своим товаром! — пообещал признательный «далматинец».

— И обязательно с русской икрой и водкой! Обязательно! — погрозил ему пальцем изрядно окосевший повар.

— Непременно! — поклонился мнимый купец.

— Можете заходить к нам и без всяких товаров! — вырвалось вдруг у зардевшейся Франчески.

Сашка Румянцев в ответ сорвал треуголку и отвесил самый галантный поклон, который он усвоил у русского посла в Дании Василия Лукича Долгорукого.

— Блеск ваших очей — залог моего скорого возвращения! — успел он шепнуть Франческе на прощанье и поцеловал её в горячую щёчку.

«А ведь плутовка, чаю, в меня влюбилась!» — решил он не без самодовольства и поспешил седлать коня.

Путь его лежал на север. Но хотя Румянцев поспешал на встречу с самим царём, в ту минуту он не размышлял ни о великом государе, ни о беглом царевиче. Все его помыслы были заняты плутовским взором Франчески и её упругой грудью, которую он ощутил под лифом во время прощального поцелуя.

Ежели лихой посланец мог позволить себе иногда и не думать о великом государе, то все мысли беглого царевича, напротив, вертелись вокруг отца. Каков будет царский гнев? Что батюшка может с ним сделать? Эти вопросы постоянно занимали Алексея. Ранее, в Петербурге, где он советовался с Кикиным и Вяземским, всё было ясно: он бежит к своему свояку-императору в Вену, где, кстати, проживает и их общая тёща, и просит у него не только убежища, но и защиты. Были даже надежды, что Карл VI предоставит ему войско и с ним Алексей сможет отстоять свои права на царский трон и корону. Дал же в своё время войско польский король Сигизмунд Гришке Отрепьеву! Так почему бы не предоставить ему, законному царевичу, имперские войска! В России столько недовольных батюшкой — от потомков бояр, мечтающих возвернуть порядки времён Алексея Михайловича Тишайшего, до укрывающихся в лесных скитах раскольников, почитающих Великого Петра новым антихристом! Даже в самой петровской армии есть недовольные — и не только среди солдат и офицеров, но и среди высшего генералитета. Кому-кому, а царевичу были ведомы смутные думы фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева и генерал-аншефа Василия Владимировича Долгорукого. А ведь первейшие люди в царском войске! Потому из Петербурга всё виделось просто: свояк-цесарь даст ему двадцать тысяч солдат, а там, глядишь, перейдёт на его сторону дивизия генерала Вейде, которая какой уже год мается полуголодная в нищем и разорённом Мекленбурге. Вот тогда царевич и двинется на Москву свергать батюшку! И наступит конец всесильному Голиафу Меншикову и тёмной лифляндке Катьке Скавронской. Ишь, вознеслись — из грязи да в князи! Ничего, он-то сыщет на них управу — все верхи сразу же переменит! И как сядет на престол, тотчас заключит скорый мир со шведским Каролусом — вернёт ему и Финляндию, и Эстляндию, и Лифляндию. Да и Ингрию с Петербургом не пожалеет! К чему ему новая столица с её армейскими барабанами и Кронштадт с его флотом? Всё отдаст за мир и тишину. Будет жить себе зимой в Москве, летом на Волге — в Ярославле иль Костроме. Там хорошо, просторно. А с Европой торговать будет по-старому, через Архангельск. И иноземцев всех со службы повыгоняет — оставит только лекарей и ремесленников на московском Кукуе.

Так всё представлялось там, в Петербурге. Но совсем не так пошло в Вене. Свояк-цесарь беглому царевичу не только войска во вспоможение не дал, а даже и встретиться с новоявленным родственником не пожелал. Хорошо ещё тёща, видать, за него заступилась перед цесарем: тот не выдал его отцу, а стал прятать по отдельным замкам и провинциям, выделив на его содержание всего три тысячи талеров в месяц. Жить, впрочем, и на эти деньги можно, особливо после того как приехала сударушка, свет ясный в окошечке, лапушка Ефросиньюшка. Тут бы и зажить ладком-рядком на южном краю Европы, тихо-мирно, средь роз и кипарисов! Царевич не мечтал боле ни о какой цесарской подмоге и походе на Москву. В конце концов, он ведь не Гришка-самозванец, может и подождать, пока батюшка по Божьей воле не преставится. Вспомнил, как тяжко болел царь-государь два года тому назад — даже причащался и исповедовался. Да не взял его тогда Господь, отпустил. Вот он опять и понёсся по Европам. Ну да ничего, глянь, и переломит где шею — слишком прыток, всё вскачь! А он, царевич, никуда ныне не спешит, посиживает на балконе, густо увитом виноградом, любуется на синее море. Поистине рай небесный! Виноград уже в августе зрелый, сочный, протяни руку и сорви ягоду. Кушай и наслаждайся роскошными видами на Неаполитанский залив и мирный Везувий. Красота-то какая!

— Свет мой ясный, Ефросиньюшка! — любовно позвал Алексей свою метрессу, похрапывающую на пуховиках. Из-за жары рыжая чухонка вся раскрылась и возлежала во всей нагой красе.

Царевич глянул на рыжую лапушку с одобрением: «Это тебе не костлявая фрея, принцесса Шарлотка. То не так, это не этак! Здесь всё просто, по-людски!» Алексея при одном взгляде на лапушку охватило привычное возбуждение: скинул чёртовы голландские штаны — пузырями, нырнул в широкую постель, покатился под жаркий бочок Ефросиньюшки. Та от лени и глаз не открыла, томно пошарила рукой и молча привлекла его на свою широкую грудь. Забылись от жары и любви...

Обедать сели только вечером, когда спал нестерпимый зной и лучи предзакатного солнца прощально задрожали на синей глади залива и на красной черепице белоснежного города, лежащего под замком Сент-Эльмо.

Перед обедом нежданно явился к царевичу и его метрессе шеф-повар и радостно объявил, что сегодня будет русская закуска: икорка красная и чёрная, рыбка сёмушка, грибки солёные, а для бодрости холодная и чистая как слеза водочка.

— Откуда сии дары России? — удивился Алексей.

— Не сомневайтесь, ваше высочество, всё самое свежее, только что доставил мне приятель купец-далматинец из Венеции, не обманул, выполнил заказ! — довольно потирал руки повар, обрадованный скорым возвращением синьора Алессандро. Круглое, как сковорода, лицо повара озаряла широкая улыбка — он ждал заслуженного одобрения. Но Алексей побелел яко снег.

— Какой ещё далматинец? — сердито спросил он.