Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

— Может, и болит! — неожиданно согласился Остерман и вышел из рыбацкой избы, где размещались российские делегаты. Конференция проходила в единственном уцелевшем на Ала идах рыбацком селении на острове Сундшер, и выбирать жильё господам послам было не из чего.

Остерман прошёл к морю и тотчас разглядел на высоком холме чёрный плащ барона Герца. Здесь, у здания разрушенной обсерватории, обычно и встречались два Генриха.

Накануне Гангутской баталии учёные мужи из университета в Упсале вели здесь свои наблюдения и, говорят, положение звёзд для Швеции было самое зловещее! — мрачно заметил барон своему тёзке.

— А благосклонны ли сейчас к нам созвездия? — ухватился Остерман за отвлечённую тему.

— Кто знает? — Барон сурово пожал плечами. — Спросите об этом Брюса, ведь он у вас в России слывёт известным звездочётом и, говорят, даже издал «Столетний календарь»!

— Буду ещё спрашивать этого спесивца! — вырвалось у Остермана с ожесточением.

Герц про себя усмехнулся этой горячности, но спросил строго, как учитель ученика: что порешил царь намечет его великого прожекта.

Последнее письмо Петра I Остермана нимало не обнадёживало, и, потупив глаза, он признался, что царь на великий прожект не клюнул и обещает только выплатить за Эстляндию и Лифляндию два миллиона ефимков.

— Боюсь, мой король не примет эти условия! — гордо заявил Герц. — За Прибалтику Карлу XII нужен эквивалент в Норвегии!

— Так вот на эти два миллиона наймите войско и Завоюйте Норвегию. Что касаемо Финляндии, мы её и так вам возвращаем. Вся Скандинавия будет под шведской короной! — воодушевился Остерман.

— А русский вспомогательный корпус? Где двадцать тысяч союзных русских солдат? — желчно рассмеялся Терц.

— Царь ещё думает над этим, но одно он заявил ясно: на раздел Польши не согласен! — Голос у Остермана упал. Затем он глянул на помрачневшего Герца и сказал доверительно: — Вице-канцлер Шафиров просил передать вам, барон, что в случае подписания мирного трактамента вас ждёт личный солидный эквивалент: сто тысяч талеров и соболья шуба!

— С царского плеча, как говорят в России! — рассмеялся Герц. — Говорят, у русских бояр это высшая награда. Но мы-то с вами не бояре, Генрих, мы тут с вами Европу делим! — С самым серьёзным видом барон сказал твёрдо: — Шуба шубой, но царю Петру придётся возвернуть и Ригу, и Ревель, и Выборг с дистриктом. Ведь и у нас есть свой эквивалент: царевич Алексей, что сидит ныне в Петропавловской фортеции. Сами понимаете, Генрих: пока царевич жив, в России всегда может случиться новая великая смута. А вспомните: в прошлую российскую смуту шведы стояли уже в Новгороде. Так что возвращайте нам балтийские города, тогда я мы забудем о царевиче! — Барон небрежно раскланялся с Остерманом.

Крайне расстроенный, Андрей Иванович вернулся к своему сотоварищу и спросил Брюса, не ведает ли он как звездочёт, что предвещают светила на этот незадачливый 1718 год? Брюс усмехнулся, отложил в сторону скрипку, на которой играл какие-то грустные мелодии, и сказал напрямую, что ничего хорошего звёзды ныне не обещают: второе лунное затмение случится 9 сентября! И одна страшная смерть случится до затмения, а другая после!

— Тоже мне, звездочёт! Ишь, что предсказывает: на рыбу заразу, умножение водных гадов и червей, убийства, грабительства и мучительства! — на ночь перечитывал Андрей Иванович Брюсов календарь.

А поутру он первым увидел входящий в гавань русский бриг. И как же был поражён Остерман, когда выскочивший из шлюпки на берег морской офицер сообщил ему страшную новину: царевич, Алексей от апоплексического удара скончался!

«Вот оно, сбывается Брюсово пророчество, — мелькнуло у Андрея Ивановича и тут же явилось другое соображение: «Зато у шведа-то боле никакого эквивалента в России нет!»

И здесь Остерман был прав. Барон Герц так был потрясён смертью царевича, что прервал на время конгресс и поспешил к своему королю за новыми инструкциями.

В охотничьем замке под Лундом стоял великий шум. Королевская охота вышла удачной: выгнали из берлог медведей, и Карл XII самолично застрелил вставшую на дыбы медведицу, защищавшую медвежат. Он вогнал в неё три пули (егеря едва успевали подавать королю заряженные мушкеты), но лишь четвёртая, попавшая в горевший яростным пламенем глаз, свалила зверя. Удачная охота взбодрила короля лучше всякого вина. Медвежат повязали, и королевская свита весело помчалась в замок. Добыча была богатая. Кроме медведицы, подстрелили пару лосей и трёх кабанов, и теперь охотники шумно пили за удачу, за своего короля — лучшего стрелка среди королей Европы!

В былые годы Карл сидел бы сам во главе стола, но сейчас он предпочёл заскочить в Лунд и сделать вечер-смотр новобранцам, разместившимся, за нехваткой казарм, в аудиториях местного университета. Досрочный призыв позволил королю снова довести численность армии почти до шестидесяти тысяч солдат, хотя — о, Боже! — что это были за солдаты! Всё хорошее настрое короля улетучилось, когда он пошёл вдоль шеренг пригнанных из Стокгольма новобранцев. Рахитичные подростки и шестидесятилетние отставники, бившиеся когда-то здесь, под Лундом, с датчанами ещё при его короле Карле XI. Правда, тогда отец разгромил Лундом датчан и сбросил их в море, но он-то что может сделать ныне с такими ополченцами? Карл XII вздохнул, вспомнив, с какими молодцами восемнадцать назад он отправился покорять Европу. Вот это были солдаты — настоящие викинги! А он уложил их под Полтавой! Хотя король никогда открыто не признавал главным виновником полтавской катастрофы, в глубине души он, конечно, знал эту горькую истину и оттого год от года становился всё более молчаливым и замкнутым.

Невесёлое настроение короля стало ещё более мрачным, когда сразу после смотра к нему заявилась депутация профессоров Лундского университета во главе с ректором. Университет в Лунде, в отличие от Упсальского, был молодой, но Лунд был славой его отца, и Карл тут же, на солдатском плацу, в который превратили университетский дворик, принял депутацию учёных мужей. Ректор начал жаловаться, что солдаты заняли все аудитории, а профессора стали умолять Карла XII не брать студентов в армию. Король взорвался как пороховая бочка.

— Армия идёт в свой решающий поход, господа, а многие студенты разбежались по домам — лишь бы избежать солдатской почётной службы! — Он сурово оглядел профессуру и вдруг заявил: — Как знать, если студенты-дезертиры не вернутся в войско, возможно, придётся мобилизовать и вас, господа!

Ошарашенные профессора молча удалились. И в том молчании был гнев и осуждение. Карл это понял и повернулся спиной к ректору, выражая тем свою королевскую досаду и неудовольствие.