Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

На следующий день Шильтбергер решил вспрыснуть свой успех, нашёл ашхану [185] Ашхана — харчевня. , в которой хорошо кормили и подавали вино, и до самой ночи пьянствовал, покуда пленники лежали связанными на полу своей комнаты в караван-сарае. Утром другого дня он долго похмелялся и лишь в полдень решил наконец отправиться из Термеза назад в Самарканд. Пленников он усадил на одну лошадь, привязав их друг к другу и к седлу, чтоб не свалились и живыми доехали до места своей лютой казни. В дороге его больше всего раздражала их воркотня и бесконечные объяснения в любви, клятвы, что и на том свете они постараются остаться неразлучными. «Это в аду-то?» — думалось немецкому рыцарю, но заткнуть кляпами рты влюблённых он считал излишней жестокостью. Когда приехали в Кеш, немец и вовсе уже не испытывал никаких злобных чувств по отношению к своим пленникам и даже простил Мухаммеду ночь с Тукель. У него возникло желание взять да и отпустить их. На Зеравшанском перевале повстречалась огромная кавалькада, впереди которой ехали испанские послы, эти надутые франки, которых Шильтбергер не переваривал. Но когда они вознамерились было вступиться за своего бывшего спутника и друга, Мухаммед повёл себя благоразумно и предотвратил стычку. После этого у минбаши ещё больше разожглось желание как-нибудь выпустить глупых птичек. И если бы дорога до Самарканда продолжалась ещё несколько дней, тем бы и кончилось, но вскоре вдалеке показались пригородные сады, и Шильтбергер вновь превратился в Джильберге — преданного слугу его величества Тамерлана.

По иронии судьбы, в день возвращения беглецов в Самарканд привратную службу у южных ворот нёс тот же самый юзбаши, который две недели тому назад опрометчиво выпустил влюблённую парочку из Тамерлановой столицы. При виде связанных Мухаммеда и Зумрад он посмеялся и погрозил им пальцем:

— Ах вы плуты! Из-за вас я чуть было не потерял своё звание. Ну и достанется же вам теперь на орехи! Эх вы, бедолаги!

— Что слышно в городе? — поинтересовался Джильберге. — Как там хазрет?

— В городе-то? Да вроде бы всё спокойно. Слышьте-ка. — Он подманил немца поближе и тихонько прошептал ему в ухо: — Ходят слухи, и уж беспременно точнешенькие, что хазрет-то наш отправился в самый лучший из садов.

— В какой же именно? — не понял немец. — Их много вокруг Самарканда, и один другого краше.

— Два нет же! Я имею в виду тот сад, который не имеет названия и так и называется — Сад.

— Не может быть! — изумился минбаши, но тотчас вспомнил, что бесконечными слухами о смерти Тамерлана никого уж давно не удивишь в стране чагатаев.

— Не сойти мне с этого места! — поклялся юзбаши.

— А тебе и так не сойти с этого места, — похлопал его по плечу Джильберге, — потому что ты должен нести здесь свою службу.

— И то верно! — рассмеялся привратник и, пропуская приезжих, ещё раз вслух пожалел пленников: — Эх, горемычные!

Но всё же мысль о том, что вдруг да и впрямь помер султан всех султанов, насторожила немца. «Вот тебе раз! — думал он. — Я их ловил-ловил, поймал, отпустить хотел, не отпустил, привёз, а к кому привёз, того, может, и в живых нету. Вот будет досада!»

Суета вокруг Кок-Сарая ничем не отличалась от обыденной суеты, но это могло ещё ничего не означать. Мухаммеда и Зумрад сняли с седла, отвязали друг от друга и порознь повели со связанными руками вслед за минбаши. Наконец, достигнув прихожей покоев Тамерлана, Джильберге и следующие за ним были встречены царевичем Халиль-Султаном.

— Ваше высочество, — объявил немец, раскланявшись, — прошу вас доложить «мечу справедливости» и «колчану добродетели», что беглые Мухаммед Аль-Кааги и Яугуя-ага схвачены мною в Термезе и привезены к ногам его величества.

— Ждите, — ответил Халиль-Султан и отправился в покои своего деда. Отсутствовал он недолго, вскоре появился и сказал: — Величайший из великих ждёт вас вместе с вашими пленниками.

Князь Багдада хотя и признавал власть Тамерлана, но втайне находился в переписке с Баязетом, желая перейти на сторону турка. Тамерлан перехватил сию переписку, пришёл в ярость и отправился громить неверного князя багдадского. Сперва он захватил Мосул — важную крепость в верховьях реки Тигр. Далее, идя берегом реки сей, явился под стены Багдада. Стояло лето, и знойно было так, что лошади валились замертво, будто кто бил их по голове дубиною. Семь седмиц длилась тягостная осада. Наконец град сдался на милость победителя. Как водится, поначалу изверг обещал народу багдадскому наказать лишь власть имущих, но злонравие его разве ж могло остановиться на малом кровопролитии! Вновь гробница праведника Абу-Ханифа сделалась предметом гнева смертоносного. Осмотрев, в каком виде она содержится, Тамерлан остался недоволен и молвил: «Яко я есмь распространитель веры праведной, то пеняю вам, жители Багдада, что не печётесь о величии могил священных, а за то начинаю карать вас». Зная уже, что пощады не будет, багдадцы прыгали в реку Тигр, но и там вылавливали их лютые чагатаи, дабы предать казни. Сотню башен из голов человеческих построил Тамерлан вкруг Багдада и почти полностью искоренил население дивного града. Всюду лежали трупы, мгновенно разлагаясь на невиданном зное. Город наполнился зловонием ужасным, так что подданные Тамерлана едва унесли ноги и чуть было сами не задохнулись от смрада. О, ежели есть ад, то не серою должно там двошить, а смрадом разложения человеческого мёртвого тела!

Оставив по себе ещё один след мрачный, Тамерлан отправился вспять по берегу Тигра на полночь и по прошествии времени вновь очутился в Грузии, откуда ему казалось сподручнее начинать войну противу Баязета. Слыша о жестокостях Тамерлана в Мосуле и Багдаде и о приготовлениях к войне против него самого, Баязет стал слать царю Самаркандскому льстивые письма, склоняя того к миру. Сам же имел неблагоразумие приютить у себя некоего турка по имени Кара-Юсуф, который был разбойник и грабил многие мирные караваны, идущие на поклон к святыням мусульманским — Медине и Мекке. Тамерлану же нужно было любого повода для вторжения на землю Баязета — и се, повод таковой представился.

В то время войска Тамерлана зимовали в Грузии, и на небеси явилась хвостатая звезда, комета, из-за которой многие звездочеи пытались отговорить Тамерлана идти войною на Баязета. И средь тех звездочётов даже любимец Тамерланов, Шемс ад-Дин Мелеву, предсказывал дурное. Одначе желание войны было у злодея столь велико, что стоило лишь одному из книжников, Абдулле Лисону, сказать иное, как Тамерлан принял решение воевать с турком. Абдулла же Лисон объявил, будто, войдя в знак Овна, хвостатая звезда предвещает дурное Баязету и с востока придёт рать великая, которая завоюет всю его страну Анатолию. А средь чагатаев та Анатолия ошибкою зовётся — Рум.