Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Держава

— Не страшно. Главное, чтобы эти люди умели хорошо работать.

— Да они горы могут свернуть, гражданин нарком!

— Лаврентий Павлович, — вновь поправил Берия Туполева.

— Да-да, извините… Лаврентий Павлович… бога ради. Я головой ручаюсь, что никто из них не был и не мог быть врагом советской власти.

— Охотно вам верю. Итак, садитесь и пишите.

Через час Туполев вручил наркому длинный список конструкторов, расчетчиков и прочих специалистов в области авиационной техники: память у него была отличная. И со страхом смотрел, как Берия пробегает глазами корявые строчки.

Еще через какое-то время Туполев в сопровождении все того же молодцеватого капитана госбезопасности входил в здание, гулкое от пустоты. Здание было окружено снаружи высоким дощатым забором, затем двумя рядами колючей проволоки, по периметру бегали собаки на коротких поводках. Но это нисколько не смутило Андрея Николаевича: главное, он снова будет заниматься своим любимым делом. А там время покажет.

Конец двадцать пятой части

Кира Ивановна Кулик последние месяцы жила точно в бреду, но в таком бреду, из которого не хочется выходить в реальность, потому что реальность еще страшнее. Хотя о своем романе со Сталиным она поведала только двум ближайшим подругам, да и то больше намеками, эти намеки обросли такими подробностями, что куда там Ромео и Джульете. Через пару месяцев об этом романе не знал разве что глухой и слепой, и Кира это почувствовала по изменяющемуся к ней отношению в высшем московском обществе: на смену обожанию и восхищению ее красотой пришли подобострастие и попытки выпросить то ли теплое местечко, то ли возможность напечатать книгу, то ли получить квартиру, то ли заступиться перед властью. Она со смехом отбивалась, но чем яростнее она отбивалась, тем настойчивее были просьбы.

— Ах, Кирочка, ангел вы наш! — пел сладким голосом какой-нибудь завсегдатай домлита или домжура, актерских капустников, художественных выставок или ученых диспутов, куда ее приглашали и где она была нарасхват. — С вашим-то обаянием, с вашими-то связями. Что вам стоит, ангел вы наш, только намекнуть — и дело в шляпе. А уж я вашей милости никогда не забуду.

Художники-модернисты, кубисты и квадратисты обещались написать ее портрет, писатели-графоманы — посвятить ей книгу, проворовавшийся чиновник — озолотить.

А когда об этих ее отношениях со Сталиным заговорила с ней ее сестра Татьяна, третья по счету дочь покойного генерала Симонича, то Кира не на шутку испугалась: генерал Власик, этот сталинский Цербер, провожая ее к машине после первого свидания с Хозяином, посоветовал ей с нескрываемой угрозой: мол, если она проболтается, не сносить ей головы. И вот выходит, что она таки проболталась. Но ведь подруги-то — самые верные, она знает их с молодых лет, еще когда работала вместе со своими тремя сестрами официанткой в кафе, открытом матерью во времена нэпа.

— Кира, — начала Татьяна трагическим шепотом, приехав как-то к своей сестре по утру, когда в квартире никого, кроме них, не было, а Кира еще нежилась в постели, вернувшись лишь под утро с поэтической вечеринки. — Кирочка, ты играешь с огнем.

— С каким еще огнем? О чем ты, Таток? — изумилась Кира, потягиваясь и зевая. — О боже, как я хочу спать!

— Да проснись же ты наконец! — возмутилась Татьяна. И тут же перешла на шепот: — Я говорю о твоей связи со Сталиным. — Об этой вашей связи сплетничает вся Москва. Это дурно может для тебя кончиться: восточные сатрапы не прощают, когда их тайны выходят за стены их дворцов. Они не разбираются, каким образом эти тайны оказались притчей во языцех, они рубят головы всем подряд: и правым, и левым, но с особым удовольствием тем, которые понятия не имеют, где у них право, а где лево…

Кира гордо вскинула свою прекрасную головку, презрительно сощурила зеленоватые глаза, повела обнаженным плечом.

— Почему ты решила, что именно я разбалтываю эти тайны? Разве мало людей, которые так или иначе в них посвящены?

— Я не знаю тонкостей, сестренка, но подробности, о которых говорят, могли разболтать лишь двое, кто в эти подробности посвящен.

— Выдумать можно все, что угодно. В том числе и подробности. Ты это знаешь не хуже меня, — нахмурилась Кира. — Тем более что это такие подробности, которые не трудно предугадать: они общечеловеческие.

— Ах, Кира, я не знаю, не знаю, — в отчаянии заломила руки Татьяна. — Но мне страшно. Вспомни Николаева, который застрелил Кирова. Ведь тогда и жена его, и все их родственники — все были обвинены в причастности к этому убийству. Если что случится с тобой, нам ведь тоже не поздоровится.

— Ах, вот чего ты боишься! — воскликнула Кира, и зеленый свет ярости вспыхнул в ее глазах. — Ты не думаешь о том, виновата я, или нет. Ты думаешь о себе.

— И о твоих сестрах, об их детях, и о твоей матери, — посуровела Татьяна, но затем всхлипнула и закрыла руками лицо.

Кира качнулась к ней, обняла за плечи, зашептала:

— Что же мне делать, Таток? Ведь я тут не вольна. Я не могу отказать — сама понимаешь. Он просто присылает машину, когда Кулик в отъезде, меня сажают и везут, не интересуясь ни моими желаниями, ни моими чувствами. Я — раба. Наложница. Мне некуда бежать, некуда скрыться, — говорила Кира, веря в эти минуты, что говорит правду.

— Да-да, я понимаю, — хлюпала носом Татьяна, — но все это так страшно.

— Да ничуть не страшнее, чем с другими! — подосадовала Кира. — Ты сама знаешь, о ком я говорю. Они тоже были Его наложницами, он охладел к ним, и — ничего: живут себе, получили квартиры, хорошие места и горя не знают. Так будет и со мной. Одна беда: он в меня, похоже, влюблен. Всегда ведь чувствуешь, как к тебе относится мужчина, как он целует тебя и все остальное.

— Да, я знаю. — Татьяна промокнула глаза надушенным платочком. — Но если бы ты только с Ним, а то ведь и с другими. Зачем тебе, скажи на милость, Мордвинов? Тебе мало мужа и Сталина? А Кузовлев? А Реликтов? Если правда, что Он в тебя влюблен, Он тебе этого не простит. Муж — куда ни шло, но они…

— Он не узнает.

— Господи, Кирка! Что за наивность! Да на него работает всё НКВД! Как ты этого не понимаешь? Я не уверена, что и наш с тобой разговор сейчас не подслушивают, — еще тише произнесла Татьяна и оглянулась по сторонам.

— Ну, это ты уж брось, сестренка, — звонко рассмеялась Кира. — Тут такие стены, такие двери, что в одной комнате кричишь, в другой не слышно… К тому же, это квартира замнаркома обороны маршала Кулика! Это тебе не какой-то там вшивый комбриг.

— Ну при чем тут замнаркома Кулик! — всплеснула руками Татьяна. — Как раз наоборот: таких-то и надо подслушивать! — убежденно заявила она. — Вспомни Тухачевского, Гамарника. Говорят, что только благодаря подслушиванию их разговоров, узнали о заговоре военных. Мне один знакомый инженер рассказал по секрету, что можно в абажур или в электрическую розетку, или в настольную лампу вставить такую специальную штучку, и все, что в этой комнате говорят, будет слышно там, где надо. Еще и записано на пластинку. А ты говоришь: сте-ены! Ерунда эти все твои стены.