Людмила Рублевская - Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика

— Капитан пробует переговорить с этим быдлом! — прокричал сквозь шум волн пан Гервасий. — Если что — перестреляем глупцов, в море побро­саем! Женщин боятся!

— А не ваша ли мость во время задушевных разговоров с матросами что-то лишнего о женщинах наговорил? — строго спросил Лёдник. Пан Гервасий опустил глаза.

— Ну, может, за бутылкой что-то и рассказал о своей дорогой невесте.

— Я слова выйти за него пока васпану не давала! — возмущенно крик­нула панна Богинская. — Какое право имел ваша мость обсуждать меня с пьяными мужиками?

— Золотко мое, мужики с мужиками всегда обсуждают достоинства пре­красных дам! — без тени неловкости ответил пан Агалинский. — Главное, что за честь своих дам мы можем отдать жизнь. Не волнуйтесь, ваша мость, вы под моей защитой, и ради вашей безопасности.

— Ради моей безопасности пан должен был просто помолчать! — нервно крикнула Богинская. Судно бросило особенно сильно, так что пришлось хва­таться за то, что под рукой, чтобы не упасть. — Доктор! А вы можете какую-нибудь иллюзию создать? — панна Богинская упорно принимала доктора за волшебника из сказок. — Сон на них наслать?

— Наслать на команду сон во время шторма — все равно что корабль потопить, — сердито сказал Лёдник. — Надеюсь, пан Гервасий, записывая байки об индейцах и их золотых городах, не рассказал заодно и о моих ведьмарских заслугах?

Пан Гервасий снова опустил глаза.

— Ей-богу, панове, не помню.

Ну вот, теперь у моряков «Святой Бригитты» были серьезные причины требовать, чтобы опасных пассажиров отправили за борт для умиротворения разъяренного Нептуна.

В дверь каюты постучали, послышался голос капитана. Красное лицо главного на корабле даже покрылось пятнами.

— Вот вы где все! Мне, конечно, заплатили хорошо, но посреди моря деньги стоят немного. Ты, пан, который доктор, колдовать умеешь?

— Я профессор Виленской академии! — Лёдник возмущенно вскинул голову, не прикрытую париком, даже темные пряди волос мотнулись по лицу.

— А мне до задницы, чего ты там профессор, — рычал капитан. — Мне нужно успокоить этих гицлей, коих вы, ваши мости, взбаламутили своими непотребными разговорами. Капеллан при смерти, штурману сломали руку, меня не хотят слушать. Поэтому иди, доктор, на палубу и на глазах команды умиротворяй Нептуна, русалок, наяд или какую иную холеру — или придется отправить на корм рыбам девицу и тебя вместе с ней.

— Мне странно слышать, что образованный человек потворствует суеве­риям, ваша мость! — заявил Лёдник.

— Лупить с матросов шкуру за потакание суевериям будем, если этот шторм переживем! — отрезал капитан. — Давай что-нибудь там разыграй перед моряками, которые уверены, что ты — великий волшебник.

— Могу только помолиться, ваша мость, — холодно ответил доктор.

— Так иди и молись! — капитан схватил Лёдника за рукав и вытащил из каюты. Вырвич, держась за специально натянутые повсюду леера, двинул следом. Пан Агалинский остался защищать свою «невесту».

Никогда Вырвич не забудет той ночи. Холодная соленая вода сбивала с ног, море пело на разные голоса хорал, под который можно отправляться на тот свет, не разобрать, где начинается небо и заканчивается море, одинаково черные. Та обычная вода, что брызгала в лицо, казалось, не имеет ничего общего с живой, дышащей субстанцией за бортом. Единственный фонарь болтался, как последний лист на дереве. Лёдник стоял на носу судна, при­вязанный, чтобы не смыло, линями, и громко читал, отплевываясь от соленой воды и задыхаясь от порывов ветра, православный канон святому Киприану, своему всегдашнему покровителю, хоть, кроме рева моря, ничего не было слышно. Кто-то из матросов считал, что это шаманит волшебник, кто-то, возможно, принимал доктора за святого, тем более кое-кто заметил на его руках стигматы, иные понимали, что он такой же человек, как они, который в опасности призывает высшие силы. Главное — появилось хоть что-то, во что можно поверить между блестящими черными горами, выраставшими из ниоткуда с безразличием человека, что наступает на муравьев.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы шторм не унялся. Воз­можно, очутились бы пассажиры «Святой Бригитты» за бортом. Но Господь прислушался к молитвам, и шхуну перестало швырять как щепку. Назавтра море было обычным, неприветливым, но все-таки более похожим на вспахан­ное поле, чем на горные хребты. Между туч даже кое-где проглядывали синие лоскуты.

Лёдник сидел за столом каюты, снова уткнувшись лбом в сцепленные руки, то ли молился, то ли просто думал о чем-то тяжелом. В помещение ввалился пан Гервасий с обвязанной головой. От пана заметно несло ромом, и пошатывался он не только по воле моря.

— Паненка наша перепугалась. Снова тебя зовет, доктор — то ли голова у нее болит, то ли живот, то ли нервы трепещут. И что это к тебе бабы, как мухи на мед, липнут? Эй, а что с тобой, Бутрим? Погано? У меня акавита есть, принести?

Профессор, не шевельнувшись, утомленно проговорил:

— Мне надоело играть в чужие игры. Слышите, ваша мость, крики? Это лупят матросов, для которых я представлял пророка Моисея перед Черным морем.

— Ну и правильно лупят, — ответил Американец. — Заслужили! Если это быдло не драть, они следующий раз со страху и хозяев потопят, и себя. Жолнер должен гнева своего командира бояться больше, чем врагов!

— Человек, который боится, — жалкое создание, ваша мость. Бояться нужно только Господа, а не другого человека.

— И ты меня не боишься? — насмешливо спросил пан Гервасий. — Я же — смерть твоя.

Лёдник поднял голову и твердо вымолвил:

— Жизнь моя и смерть в воле Господа, ваша мость.

Пан Гервасий, однако, не начал задираться. Прислушался к крикам боли, долетавшим с палубы.

— Эк орут. Смотри, доктор, будешь с моей невестой вольно обходить­ся — тоже так заорешь.

Лёдник холодно глянул на пана.

— Предупреждение излишнее. Я женатый человек, христианин, давал клятву Гиппократа, и к тому же, девочками такого типа не интересуюсь. А сейчас посещу более серьезных пациентов, помогу коллеге. Покалеченных сегодня на судне хватает.

Прантиш фыркнул:

— Только как ты по судну ходить будешь? — И пояснил пану Гервасию: — От него теперь одни разбегаются и пальцы скрещивают, как от нечи­стой силы, а другие пытаются руки целовать. Думают — святой. Только бы те и другие между собою не подрались.

— Бедлам! — прошипел доктор, резко поднялся и начал паковать свой докторский чемоданчик.

Крики умолкли. Пан Агалинский зевнул, осторожно потрогал приши­тое ухо.

— Ну а мы, пан Вырвич, давай в карты перекинемся, пока судно не бро­сает.

Оставалась еще неделя хода — если Нептун не разозлится. Мстительный морской бог, наверное, не забыл, что пан Прантиш Вырвич так и не бросил монетку в фонтан в Гданьске.