Людмила Рублевская - Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика

— Давай, Герман, не дури. — ворчливо проговорил Лёдник. — Сам видишь — шансов у вас нет. Просто отпустите парня и безо всяких дуэлей уходите. Нечего кровь понапрасну лить, ни свою, ни чужую. И так ее слишком много проливается.

— Боишься меня, доктор? — зловеще произнес Ватман, упругой поход­кой выходя вперед — беловолосый, белобровый, с исполосованным шрамами розовым лицом. — А вот женушка твоя меня не боялась. Знаешь, так лягалась, до сих пор синяки не сошли.

Ватман с издевкой засмеялся, и Прантиш похолодел, поняв, что задумал наемник.

— Не рассказала тебе прекрасная Саломея о нашем с ней приключе­нии? — насмешничал Ватман. — Что же, у каждой женщины есть свои секре­ты. А тут такая женщина. Никогда мне не забыть той ночи! — пан Герман с наслаждением простонал. — Я постарался научить ее хоть чему-то. Ты же так и не сумел, докторишка! Где тебе. Такую страстную женщину удовлет­ворить непросто. А я постарался!

— Мерзавец! — Лёдник выхватил саблю и шагнул к Ватману.

— Так что, дуэль?

— Согласен! — сквозь зубы проговорил Лёдник, снял камзол, бросил на землю, стал в позицию. Прантиш почувствовал, что его отпускают, и подлетел к доктору.

— Зачем ты поддался? Он же специально тебя дразнил! Подумай о малыше!

Лёдник рассеянно отодвинул парня в сторону, — и Прантиш понял, глядя на его лицо, что слова бесполезны. Для обоих дуэлянтов самым важным на свете сейчас было — убить врага. Двоим сразу не было места на этой не такой уж маленькой земле.

Как и опасался Прантиш, от предчувствия захватывающего зрелища глаза у людей загорелись, все — и наемники Богинских, и мужики из Корытников, и лесные братья, и лакеи из имения — забыли о своей вражде, подтянулись ближе, чтобы лучше видеть. Доктор — выдающийся фехтовальщик, вон как легко стал чемпионом лондонского бойцовского клуба. А Герман Ватман — известный на всю Европу наемник-убийца, которого перекупают короли и князья. Три года назад в полоцких подземельях Прантиш и Лёдник вдвоем не смогли с ним справиться.

Мгновение, когда клинок встречался с клинком, невозможно было отследить. Будто сверкали две молнии. Доктор двигался легко и упру­го, бросался, как змея, но и Ватман, похожий на скалу, был быстрый и легкий — как водяные драконы в морских глубинах. Будь это дело в Лондоне — сейчас бы начали устраивать ставки, и кто-то бы неслыханно разбогател.

— Не понимаю, доктор, — усмехнулся Ватман, — с чего это ты заступа­ешься за ту магнатку, которая способствовала лишению свободы твоей жены, насильно принудила тебя ехать в путешествие? Или за радзивилловского выкормыша — ты же был рабом его брата, и я видел твою спину. Что тебе до богачей, которые используют тебя, как щепку, поковыряют в зубах и брезгли­во выбросят. Неужели ты не хочешь их наказать? Скажи, куда они уехали, а когда я выполню свою миссию, мы с тобой снова встретимся — и ты нака­жешь меня. Если, конечно, сможешь.

Наемник непринужденно, будто играя в чижика, отбил целую вереницу выпадов Лёдника.

— Я не за них, я за себя бьюсь, — сквозь зубы проговорил Лёдник. — Я одного от этих магнатов и князьков хочу — чтобы оставили нас в покое! Перестали торговать Беларусью! Чтобы решали свои амбиции, как пауки в банке: перегрызитесь вы там все и оставьте нам нашу землю!

Герман едва не достал доктора в бок. Но не достал и с досадой хмыкнул:

— А ты не заплыл жиром, Бутрим. Прыгаешь, как блоха. А в покое вас не оставят — если есть земля, будут и те, кто захочет ею владеть. А пока будут влиятельные магнаты — им понадобятся такие, как я.

— А вас, наемников, убийц, мы поганой метлой с Отчизны будем выме­тать! — Лёдник бешеным наступлением вынудил Ватмана отойти и даже чиркнул по подбородку кончиком сабли, но тут же сам был вынужден отсту­пить. Каждый удар Ватмана полнился такой мощью, что сдержать его без усилий мог разве тот Голиаф, который завалил пана Гервасия Агалинского на бойцовской площадке в Лондоне. Но доктор держался — за счет мастерства и увертливости, которые уравновешивали недостаток силы в сравнении с бело­волосым гигантом.

— Никуда мы не денемся! — скалился Ватман. — Мы будем приходить и забирать ваших женщин, и получать в награду имения, которые отберут у бун­товщиков, и вы станете воспитывать наших детей. А вот интересно будет, если пани Саломея родит от меня сына! И ты будешь его растить! Спроси, кстати, не в тягости ли женушка? Раз уж ты не смог сделать ей дитя, может, получилось у меня?

Доктор скрестил оружие с наемником с такой яростью, что если бы тот был слабее — свалился бы, как сухая камышина. Какое-то время дрался молча, упрямо. А потом сдавленно сказал:

— Пусть так. Пусть! У того ребенка будет и наша кровь. И мы воспита­ем его в любви к этой земле, чтобы он до последнего боролся за нее с такими, как ты! Чтобы он не позволил твоим хозяевам продавать нас за возможность получить власть!

— Ничего ты не сделаешь, доктор, — презрительно проговорил Ватман. — Ни ты, мастер ученый, ни романтичные мальчики вроде твоего ученика, ни эти мужики. Вы — или инструменты, которым позволяют иметь немного соображения, или просто быдло, что гоняют кнутом. По мне, так лучше дер­жать кнут в руке.

— Ты упускаешь одну важную деталь, Герман, — со сдержанным гневом проговорил сын полоцкого кожевника. — Кнутом можно погнать в храм или на войну. Но не заставишь искренне молиться или стать героем. Можешь взять женщину силой — но не заставишь ее полюбить. У каждого должно быть то, во что он верит и за что не побоится умирать. Что есть такого у тебя? Замок в чужой стране, набитый награбленным добром? У меня — моя люби­мая, мой сын, мой ученик, мой Полоцк.

— Не захлебнись пафосом, профессор, — бросил разозленный наем­ник. — Толкаешь речь, как герои древнегреческих трагедий. Сейчас я тебя просто убью. И через триста лет никто не вспомнит доктора Балтромея Лёдника со всеми его подвигами. А о панах Богинских, Сапегах, Радзивиллах, Понятовских и других властителях — будут писать в книгах и читать. Какими бы в жизни подлыми, продажными, жестокими они ни были. История — вещь несправедливая! И если не предназначено твоей Беларуси быть — она исчез­нет, растворится в других странах, как десятки и сотни государств, княжеств, герцогств до нее.

— Она не исчезнет никогда, потому что всегда будут рождаться такие, как мы! — ответил Бутрим.

Во дворе имения Агалинских было шумно — зрители захватывающего боя ревели, подбадривали дуэлянтов, бранились. Короче, ничем не отличались от толпы в Дракощине, Томашове, Лондоне или Вильне, которой показывают зрелище с кровью и смертельным финалом. А финал должен был наступить скоро. Оба дуэлянта устали, пот и кровь заливали глаза. Наконец Ватман взре­вел, как медведь, и так махнул саблей вокруг себя, крутнувшись волчком, что доктору, уклоняясь от удара, пришлось броситься на землю. Сейчас же в то место, где он упал, воткнулась сабля. Доктор вертелся на истоптанной траве, как уж, едва успевая лежа отбивать удары, Ватман с хаканьем рубил саблей, не давая противнику подняться.