Геннадий Прашкевич - Крестовые походы

Господь прощает грехи призванным, откликнувшимся на первый зов, но прав брат Одо, тысячу раз прав — дьявол никогда не спит, дьявол не знает устали. Он подстерегает смертных везде. Даже на смертном одре следует быть настороже, чтобы не потерять душу.

Дьявол лукав.

Дьявол многолик.

Дьявол вьёт свои гнезда прихотливо и хитро.

Сегодня он смущает нищих тряпичников и таких же нищих тулузских ткачей, а завтра сбивает с пути истинного богатых купцов, возвращающихся с товарами с сирийских берегов. Сегодня ему верно служат катары и богомилы, техникеры и торбеши, фунданты и тиссераны, бугры и вальденцы, а завтра, смотришь, к нему в услужение попадают даже священнослужители, нерадивые в службах, а то даже и пустынники, не устоявшие перед искушением.

Дьявол не спит.

Помни, Ганелон, помни.

Брат Одо сказал: завяжи в пояс обломок резной пластинки, найденной в траве на склоне горы, возвышающейся над замком Процинта, и спрячь под плащом узкий кинжал. Вот тебе такой кинжал, брат Ганелон, сказал брат Одо. В Италии такие кинжалы называют милосердниками. Ими добивают латников, израненных на поле боя. Узкое лезвие легко входит в любую щель металлических лат. Пусть этот милосердник всегда будет у тебя за поясом.

— А если, имея кинжал, я захочу убить старика-еретика или других еретиков, если они там будут? — спросил Ганелон.

Брат Одо ответил:

— Что бы ты ни делал, твоей рукой будет водить Господь.

И добавил:

— Помни, брат Ганелон, главное это книги. Внимательно и терпеливо ищи тайные старинные книги, обещающие твоей госпоже свободу. Эти старинные книги должны принадлежать Святой римской церкви. Эти книги опасны, если находятся в частных руках.

Смеркалось.

Брат Одо оказался прав: нужный дом Ганелон узнал по запаху.

Отправляя Ганелона на поиск брат Одо сказал: ты, наверное, легко найдёшь нужный дом. Он, наверное, будет окружён необычными запахами, а над каминной трубой дома будет виться негустой дымок. Он всегда вьётся там над трубой. Ты войдёшь в дом, брат Ганелон, и спустишься в подвал.

И да будет с тобой Господь!

«Бедный Моньо, бедный Монашек...».

Так шептала Амансульта, наклонившись над Ганелоном на склоне горы, возвышающейся над замком Процинта. Но без всякого сожаления оставила его умирать на склоне.

Но он не умер.

Только в смутной памяти остался негромкий голос, повторяющий одни и те же слова, и запомнились чужие холодные тонкие пальцы, которыми Амансульта прикасалась к его уже умирающему, но так и не умершему телу.

А ещё в смутной памяти Ганелона осталась некая тайна, которую, правда, он додумал гораздо позже, но додумал сам, часто и внимательно беседуя со своим наставником братом Одо.

Всем известно, что юная владелица замка Процинта неожиданно стала богатой.

У юной Амансульты, прозванной Кастеллоза, всегда в отчаянии воевавшей с соседями, вдруг появилось много золота.

Она расширила свои земли и укрепила замок Процинта.

Она выкупила из плена отца.

Но золото Амансульты нечисто.

Об этом можно судить хотя бы по тому, что первое, что сделал барон Теодульф, выкупленный за нечистое золото и вернувшийся, наконец, в свой родовой замок — он подверг жестокому набегу деревеньки некоторых соседей, которые в его отсутствие пытались обижать его дочь, и даже попытался взять штурмом монастырь в Барре.

К счастью Господь обиделся и не дал удачи богохульнику — братия отстояла монастырь.

От того великим гневом постоянно пылал единственный глаз барона.

Правый глаз барон потерял в неволе.

Вырвите дерзкому латинянину левый глаз, приказал агарянам некто Маштуб, начальник Аккры, державший барона Теодульфа в плену. Но тут же передумал: нет, не надо вырывать левый, вырвите латинянину правый глаз. Если когда-нибудь этого дерзкого и шумного латинянина действительно выкупят и он посмеет ещё раз выступить в боевом строю против воинов Магомета, собственный щит будет затруднять ему обзор боя.

Золото Амансульты нечисто.

Нечисто окружение Амансульты.

Нечисты старинные книги, над которыми почти бессонно склоняется голова монаха из Барре Викентия.

Целых два года после приступа болезни, овладевшей им на горе у верхних прудов, Ганелон, в назидание всем другим будущим возможным ослушникам Амансульты, провёл в тесном каменном закутке на втором этаже старой сторожевой башни замка Процинта.

— Бедный Моньо, бедный Монашек, лучше бы ты умер, — без всякого сочувствия сказала Амансульта Ганелону, отправляя его в башню. — Ты нарушил мой запрет, ты поднялся без разрешения к верхним прудам. Я смогла бы прямо сейчас отрубить тебе ступню и отправить доживать твою несчастную жизнь в отдалённую деревню, но прежде ты никогда не совершал подобных проступков, поэтому я не буду сердиться на тебя. Ты просто сгниёшь в каменном закутке, если я не захочу чего-нибудь другого.

За два года, проведённых во тьме и в сырости, Ганелон на ощупь изучил каждый камень, каждую доску, каждую щель своей темницы.

Он ничего не видел во тьме, но он много слушал — плач осеннего дождя за стенами, свист зимнего ветра, весёлое перестукивание весенней апрельской капели, звон ручья, подмывающего башню, дальние раскаты грома, тонкий писк крыс, какие-то неопределённые шорохи.

Странные видения мучили Ганелона.

Но они и укрепляли его.

Мучаясь долгой бессонницей, иногда ночами Ганелон вдруг явственно видел перед собой обнажённую Амансульту. В странном смятении он чувствовал, что взгляд его ищет вовсе не отметку дьявола под левой грудью Амансульты, а пытается остановиться на самой её груди.

Перивлепт.

Восхитительная.

Конечно, так подсказывал дьявол.

Иногда Ганелон явственно слышал в ночи отчаянный вопль своего отца, жестоко сожжённого в собственном доме богохульником бароном Теодульфом, а позже, прислушиваясь к дальним чужим голоса и к каким-то совсем непонятным шорохам, он научился определять время во тьме.

Он часто читал молитвы на нескольких языках, зная, что Бога это не оскорбит, а ему придаст уверенности.

В конце второго года, изучив всё, что его окружало, Ганелон с помощью божьей сумел раздвинуть голыми руками дубовые доски пола — камень в стене башни выкрошился.

Сплетя верёвку из разодранной на полосы одежды, Ганелон спустился в нижнее помещение башни, сложил друг на друга сваленные там дрова и вновь аккуратно сдвинул над собой тяжёлые дубовые доски.

В нижнем помещении башни было тихо, пахло пылью, массивная дубовая дверь была надёжно заперта снаружи.

Тщательно обдумав свои возможности, Ганелон понял, что из башни ему не выйти и решил умереть здесь.

Но прошло некоторое время и он услышал крики над головой — стража хватилась узника.