Геннадий Прашкевич - Крестовые походы

Когда две эти башни были захвачены, французы не отважились двинуться дальше, ибо на стенах вокруг, и в других башнях, и внизу у стен они увидели множество греков. Это просто ужас, сколько их там было! Но мессир Пьер Амьенский, увидев, что благородные рыцари смущены, сошёл со своими воинами на сушу, занял клочок твёрдой земли и, поглядев вверх, увидел замаскированный вход. Там створки прежних ворот были вырваны, а сам вход слегка замурован. Тогда мессир Пьер Амьенский подступил туда, имея при себе всего с десяток рыцарей и не более шестидесяти оруженосцев. Всем им греки стали наносить страшные удары копьями, а с высоты стен на них летели каменные глыбы так часто, что казалось вот-вот все они будут убиты и погребены. Но часть оруженосцев, подняв щиты, прикрыли тех, кто пробивал ударами замаскированный вход. А со стен на них бросали котелки с кипящей смолой, и греческий огонь, и громадные камни.

Это чудо Божье, что всех не раздавило камнями и не сожгло огнём.

И благородный мессир Пьер Амьенский и его рыцари не пощадили сил — они сокрушили замаскированный вход в город своими секирами и мечами, железными ломами и копьями, и сделали в стене большой пролом. Но когда вход был пробит и они заглянули в него, они увидели там так много толпящихся греков, что казалось там толпилось полмира. И пилигримы на минуту смутились.

Тогда Альом де Клари, клирик, всегда во всём выказывавший большую отвагу, вышел вперёд и сказал, что он сейчас пойдёт и поразит врага первым. Но его брат благородный рыцарь Робер де Клари, который оставил эти заметки, запретил ему такое делать. Он сказал, что никто не может выйти за стену без большой опасности для жизни. Но клирик Альом де Клари упрямо пополз в пролом, цепляясь за камни руками и ногами, и ему удалось, несмотря на то, что брат схватил его за ногу, выйти за стену. И когда он оказался на той стороне, в городе, греки, а там их было превеликое множество, ринулись на него, а сверху посыпались на него огромные камни.

Увидев перед собой греков, клирик Альом де Клари выхватил боевой меч, кинулся на греков и мужеством своим обратил их в бегство, гоня перед собой как трусливый скот.

И крикнул он тем, кто оставался в проломе: «Сеньоры, идите смелей! Грифоны отступают, они в полном расстройстве!»

Тогда мессир Пьер Амьенский и его люди тоже вошли в пролом и было их не более десятка рыцарей и не более шестидесяти оруженосцев, и все были пешими. Зато, когда греки, стоявшие на стенах и вблизи от этого места, увидели пилигримов, греков охватил такой ужасный страх, что они не отважились встретиться с благородными рыцарями лицом к лицу. Покинув большую часть стены, они побежали кто куда, а незаконный император Мурцуфл, предатель, стоял так близко от этого места, что до него долетел бы кинутый камень.

Увидев мессира Пьера Амьенского и его людей, предатель Мурцуфл пришпорил своего коня, помчавшись прямо на пилигримов, но проскакал всего с полпути, устроив лишь видимость бранного действа.

Увидев, что Мурцуфл приближается к пилигримам, мессир Пьер Амьенский начал громко ободрять своих людей: «Ну, сеньоры, настало время действовать решительно! Сейчас у нас будет бой. Вы видите, к нам приближается незаконный император Мурцуфл. Смотрите, чтобы никто из вас не посмел отступить!»

И когда предатель Мурцуфл увидел, что французы совсем не собираются бежать, он остановил коня и возвратился к своим палаткам. А мессир Пьер Амьенский тут же выслал отряд оруженосцев к воротам, которые были поблизости. Он приказал разнести эти ворота в куски и открыть вход рвущимся в город пилигримам. И были разбиты большие железные задвижки и засовы, а к берегу с моря уже подошли крупные юиссье — суда, из глубоких трюмов которых по переходным мостикам, выброшенным через дверцы в задней части судов, французы вывели лошадей, вскочили на них и через раскрытые ворота с ходу ворвались в город городов. Незаконный император предатель Мурцуфл, увидев это, впал в такой страх, что оставил на холме все свои палатки и все свои сокровища и трусливо пустился наутёк в город, который был очень велик и в длину и в ширину. Так говорили, что обойти стены Константинополя это всё равно что пройти целых добрых девять, а то и все десять лье.

И город городов был взят.

Французы вошли в него.

Была полночь.

"...странный выступ каменной стены, нависший над берегом, как горбатый клюв ворона.

Две галеры, отнесённые течением прямо под стену, сцепились.

Ганелон машинально провёл ладонью по лбу.

Царапина, полученная им ещё в воде, кровоточила.

Встав над Алипием, бессильно, как тюлень, лежащим на мокрых камнях, Ганелон зачарованно следил, как с бортов сцепившихся боевых галер в тёмную воду падают греки и латиняне. Кто-то сразу вынырнул, цепляясь за крутящиеся под их руками обломки дерева, кто-то повис на поплавке, державшем когда-то цепь, перекрывавшую вход в бухту. Из хлюпанья, стонов, ударов, свистков, общих криков — из всего этого великого шума вдруг прорывались некие отдельные человеческие голоса.

Луна пронизала тонкое облако.

В чистом лунном свете чёрными вспухающими буграми вставал дым над огромным городом, расползшимся по холмам, а из мглы и дыма ужасно взлетали вверх огненные головни и снопы искр.

Полоска песка вдоль берега слабо светилась.

Ганелон замер, повергнутый в ужас увиденным.

Сквозь чёрный дым, буграми встающий над городом, вдруг проступила на мгновение гигантская статуя императора Юстиниана, как будто это он сам сделал шаг к берегу. Гигантский каменный император теменем касался плывущего над городом дыма. Казалось, подними император голову и она тут же вторгнется в самую чернь ночного, обагрённого пожарами неба.

Всё в том же внезапном ужасе, часто оглядываясь по сторонам, Ганелон стащил с плеч мокрый насквозь гамбезон — стёганую шерстяную рубашку, которую обычно поддевают под кольчугу, и выжал холодную воду на бледное лицо бывшего хозяина «Глории».

Алипий застонал и открыл глаза.

Его вырвало.

Ганелон отвернулся.

Ужас и трепет пронизывали его.

Никто, наверное, до сих пор не видел вблизи такой ужасной битвы, подумал он. Никогда ещё лучи Луны, подумал он с ужасом, не освещали такое огромное поле битвы.

Боевые галеры, длинные и узкие, как хищные рыбы, ощетинившиеся, как колючими плавниками, вёслами; тяжёлые пузатые юиссье, приткнувшиеся к берегу и низвергающие по мосткам из своего чрева коней, оруженосцев и пеших рыцарей; ещё более пузатые и тяжёлые нефы, опутанные верёвочными лестницами, по которым на длинные реи взбирались, как муравьи, пилигримы, чтобы, пробежав по реям, с громким кличем — Монжуа! — прыгнуть на крепостную башню или просто на часть стены, — сражение за Константинополь было выиграно пилигримами, но ещё не утихло.