Геннадий Прашкевич - Крестовые походы

Они достигли 7 мая Филомилиума, сожгли этот город и двинулись оттуда прямой дорогой к Иконии. Но они были непрерывно окружены уже не отдельными шайками, а сильнейшими массами лучших сельджукских войск. Одно нападение сменялось другим. Христиане должны были сражаться, когда они почти падали от жары, жажды и голода. Через не сколько дней у них оставалось только несколько сотен голодных рыцарских лошадей. Остальные лошади и вьючный скот пали, и их мясо служило крестоносцам пищей, а их кровь для утоления мучительной жажды. Кроме того, они ели или сосали отвратительнейшие вещи, чтобы как-то подкрепиться и освежиться. Но несчастных поддерживало прежнее вдохновение крестоносцев, соединённое в этом войске с духом военного порядка. Один в мечтательном восторге видел, как святой IV оргий на белом коне бросался впереди войска на неприятеля другому чудились удивительные птицы, которые окружали войско, возвещая счастье. Старый император, его сын герцог Фридрих, князья и государи — все показывали в сражении героический пример войскам. Мечи и копья немцев наносили страшные опустошения в рядах сельджуков, и после тяжёлых потерь последние должны были со дня на день уступать вошку дальнейший путь.

Наконец, 17 мая немцы подошли к Иконии, но им представилась тут ещё более трудная задача, чем те, которые приходилось разрешать до сих пор: войско не могло миновать этого города, потому что, несмотря на всё самопожертвование, ему предстояла верная гибель, если бы вскоре не представился случай к полному отдыху. Но возможно ли было взять большой, богатый и хорошо укреплённый город со своими сильно ослабленными силами, имея в виду массы сельджукского войска?

Здесь пилигримы получили награду за свою выдержку и мужество. Неприятель был тоже сильно расстроен безуспешностью своих прежних усилий и ударами, которые он получил, и предложил теперь мир, правда, на невыгодных условиях, и даже освободил рыцаря Готфрида Визенбахского. Ранним утром 18 мая он встретил своих соотечественников словами: “Идите спокойно вперёд, вы, благословенные Господом; Бог отдал в ваши руки этот город и эту землю!” Император уже разделил войско на две части. С одной из них герцог Фридрих должен был попробовать взять город приступом; с другой — он хотел сам отбить войско сельджуков. Герцог тотчас двинулся к ближайшим воротам, разбил их и при ужасной резне захватил разом весь город за исключением цитадели. Старый император был в гораздо более тяжёлом положении вне города. Превосходная сила, с которой он должен был бороться, испугала его самого так, что он покорно обещал потерпеть ущерб своему императорскому сану и личности, если войско счастливо вынесет эту опасность и достигнет Антиохии. Но затем он воскликнул войску: “Христос управляет, Христос побеждает, Христос господствует!” и увлёк своих людей в непреодолимое нападение, так что неприятель, как мякина, разлетелся в стороны и 3000 из них покрыли место битвы. Затем победители двинулись в город и вся масса пилигримов вволю насладилась пищей и питьём и радовалась очень богатой добыче, которая попала в их руки, хотя жители укрыли своё лучшее имущество в цитадели.

Конечно, сельджуки снова попробовали вступить в переговоры, а так как император не требовал ничего более, как дешёвого рынка и заложников для обеспечения будущего, то мир вскоре был заключён. Немцы получили заложниками двадцать знатных людей, затем расположились лагерем вне города, в изобилии запаслись, хотя и по высокой цене, съестными припасами, лошадьми, мулами и ослами, и уже 26 мая, поднявшись и подкрепившись немного, отправились дальше к юго-востоку. По дороге до Ларанды, по мере надобности, они находили воду для питья и возможность пополнить запасы. Правда, отдельные сельджукские отряды пробовали опять делать нападения, но были вынуждены к миру угрозой, что заложники заплатят за это жизнью. За Ларандой войско вступило в область киликийских армян, с умилением увидало первые христианские кресты на полях и воображало себя уже в конце всех бедствий. Но переход через Тавр принёс войску ещё раз едва переносимые трудности. Пилигримы карабкались по крутым тропинкам, томимые голодом и жаждой, пока, наконец, не перевалили 9 июня вечером через последнюю гору и расположились лагерем на богатой ниве на берегу Салефа. Невдалеке от Селевкии. Император опередил войско и уже раньше спустился в долину Салефа по крутой тропинке. На берегу реки он пообедал и хотел перейти её. Против воли своих людей старый государь вступил в горный поток, но волны унесли его; он был вытащен бездыханным.

“На этом месте и при этом печальном рассказе, — жалуется летописец, — перо отказывается служить и речь немеет, потому что её недостаточно, чтобы изобразить страх и скорбь пилигримов в этом величайшем бедствии. Мы предоставляем не прочитать, а почувствовать это каждому, чтобы он взвесил жалобы и горе и отчаяние людского множества, оставленного в чужой стране, беспомощного, без утешения, без главы”.

Эти потрясающие вопли, это отчаяние во всяком дальнейшем счастье вполне оправдались. Войско действительно перенесло уже самые страшные опасности и находилось теперь в дружественной стране; оно могло похвалиться довершением того, что не удалось ни одному франкскому войску со времён крестового похода 1097 года, а именно пробиться с оружием в руках сквозь всю Малую Азию. Но ещё можно было сомневаться, не был ли этот успех больше нравственным, чем материальным. Лишения и усилия были слишком ужасны, чтобы силы людей не должны были жалким образом сломиться в тот самый момент, когда кончалось самое крайнее напряжение. Только сильная воля могла вести дальше это крепко сплочённую, но истощённую армию и вдохновить её к новым подвигам. Герой император обладал этой волей. Среди богатых даров, благодаря которым он достиг своего мирового положения, выше всего стояло искусство вливать в сердца своих подданных высокий полёт своей души: они любили его, слушались его и доверчиво следовали за ним туда, куда он их вёл. Теперь его не стало, и с ним не только отлетела душа войска, но оно тотчас же распалось, как истлевший труп.

Между тем Саладин высшим образом оценил императора и его непобедимых воинов: он с боязливым вниманием прислушивался к известиям о приближении немцев, а при вести, что последние, без сомнения, доберутся до самой Сирии, тотчас велел разрушить стены многих сирийских городов, чтобы эти страшные враги не воспользовались ими, как опорой для своих предприятий. А один арабский летописец писал впоследствии: “Если бы, по милосердной воле Божией, немецкий император не скончался в тот момент, когда он хотел вторгнуться в Сирию, то в последующие времена можно было бы сказать про Сирию и Египет: здесь некогда правили мусульмане!”