Валерий Полуйко - Ливонская война

На минуту в палате стало тихо — как перед битвой, когда вставшие друг против друга полки ждут сигнала к атаке.

На местах для окольничих, весь превратившийся в ненависть, изнывал Головин. Сильней всех он жаждал схватки и готов был кинуться в бой сломя голову, но сдерживал себя, сдерживал и томился, одолеваемый ещё одной тяжкой мукой — сознанием своей слабости, незначительности, из-за которой его не брали в расчёт — ни как противника, ни как союзника.

Каким-то вдруг сникшим, растерянным сидел Шереметев, словно уже жалел о своей откровенности и в душе казнил себя за неё.

Насупился пуще прежнего Яковлев, Семён Васильевич, — глава Казанского приказа, насупился и отвернулся от своего родича Ивана Петровича, сидевшего рядом с ним… Должно быть, по разные стороны оказались сейчас их души, а тут уж не до родственных чувств.

Спокойный, лишь чуть побледневший Кашин в упор смотрел на Ивана. Казалось, он чего-то ждал от него… Может быть, отказа от только что произнесённых им слов. Но Иван молчал. Его жёсткий, упорный взгляд медленно, с ядовитой прилипчивостью полз по боярским лицам. Вот взгляд его сошёлся со взглядом Кашина… Мстиславский, следивший за обоими, понял, что Кашин уже не сдержится и нанесёт свой самый сильный удар.

— Репнин… Михайла Репнин, — тихо, как будто таясь от кого-то, сказал Кашин. — Был у тебя боярин Репнин… Что с ним сталось?

Дрогнул взгляд Ивана, сломился, потухли вонзистые блики зрачков, глаза медленно ушли под тяжёлую нахмурь бровей.

— Его кровь на тебе! — Кашин поднялся с лавки, рука его клеймяще вонзилась в Ивана. — На тебе его кровь, Богом данный нам государь! Вот она, твоя истина, твой свет!.. Вот она, твоя правота, твои достойные стези!.. Вот она, твоя совесть прокажённая! Какое же иго делить с тобой? Иго душегубства?!

— Замолчи!!! — истошно крикнул Иван и в изнеможении, с трудом, будто все силы его ушли на этот крик, договорил: — Замолчи, либо навеки замолчишь.

— Молчу… Пусть камни вопиют! — сказал с надрывом Кашин и решительно направился к выходу.

— Стой! — в злобном отчаянье попробовал остановить его Иван.

Кашин только полуобернулся к нему — уже в самых дверях — и твёрдо сказал:

— Поздно, государь. Сегодня я уже и сам не пойду за тобой.

За Кашиным ушла из палаты как будто и жизнь. Оцепенелость — только одна она была сейчас в каждом, и больше ничего, никаких чувств, должно быть, и мыслей… Но вот, рванув тишину палаты, как крик, раздался чей-то протяжный, унылый вздох, и тут же, вконец разрушая взломанную тишину, поднялся со своего места окольничий Головин и с суровым презрением сказал Ивану:

— Мерзость для царей — дело беззаконное, ибо правдой утверждается престол. Так сказано в святом писании, и сие непреложно! — сказал и с презрением ко всему, что ожидало его теперь, тоже ступил за дверь.

Иван как будто не услышал и не заметил Головина — ни звуком, ни единым движением не выказал своих чувств, только глаза его, потеряв свою остроту, стали глазами слепого.

Разом, словно сговорившись, встали и ушли Шевырев и Куракин. Иван и их проводил зловещим молчанием и страшной слепотой своих глаз. Последним ушёл Немой — не без колебаний, с укором и тайной завистью во взгляде, обращённом к остающимся. Не думал он, конечно, что всё так обернётся, не ожидал, что Кашин бросит царю такое обвинение, но главное — у него и мысли до сих пор не было, что в смерти Репнина повинен царь, а теперь он был полностью в этом уверен. И эта уверенность, эта неожиданная и оттого предельно острая осознанность Иванова бездушия помогли ему одолеть свой страх и последовать за Кашиным и Головиным.

После ухода Немого Иван ещё долго стоял в молчании и неподвижности — ждал следующего, но никто больше не двинулся с места. Не дождавшись, Иван наконец оставил своё убежище и медленно пошёл к трону, с угрюмой сосредоточенностью глядя себе под ноги, словно боясь споткнуться. Подойдя к помосту, он вдруг в изнеможении опустился на него, посидел, потом, по-детски охватив руками колени, устало, равнодушно выговорил:

— Ну а вы?.. Что же вы не уходите?

Ответить ему никто не решился.

— Боитесь, что назад не приму? Ты, Шеремет?.. Только что ты ничего не боялся. Почто же не уходишь? Стоишь истуканом… От чести сидеть при мне отказываешься, а от меня почто же не отказываешься?

— Помилуй Бог, государь, — слёзно ответил Шереметев. — Одно дело правду тебе сказать, другое — вот так… взять… уйти. Паче уж в монастырь…

— Вот и ступай, ступай в монастырь, — указал Иван ему на дверь. — И не кажись мне больше на глаза… Нигде и никогда! — крикнул он Шереметеву в спину и долго, с угрюмым довольством смотрел на затворившуюся за ним дверь. — А ты, Мстиславый? — насытившись видом двери, спросил он.

— Я слуга твой, государь, — ответил спокойно Мстиславский, — как и предки мои, и на большее не притязаю.

— Не притязаешь? — Иван скривил губы, лицо его стало жёстким, презрительным. — Ежели будет у меня когда ни буди враг, которого я не смогу одолеть, сим врагом будешь ты, Мстиславый.

— Я принимаю сие как похвалу, государь.

— Принимай и как похвалу… Токмо знай: и тебе николиже меня не одолеть. И вы все!.. — Иван поднялся с помоста, выпрямился во весь свой рост. — Что бы там ни таилось в ваших душах, знайте: не одолеть вам меня!

Басманов Алексей Данилович(ум. 1570?) — видный политический и военный деятель; происходил из старинного московского рода Плещеевых. С 1552 года — окольничий, с 1555‑го — боярин. Участник многих военных походов. Отличился при взятии Казани (1552). В 1555 году при Судбищах вместе с С. Т. Сидоровым во главе отряда численностью примерно 6-7 тысяч человек выдержал нападение основных сил крымского хана (около 60 тысяч человек). В годы Ливонской войны руководил взятием Нарвы (1558), участвовал во взятии Полоцка (1563). В 1564 году, находясь в своём имении, узнал о приближении войск крымского хана, и вооружив своих людей, успешно возглавил оборону Рязани. Один из инициаторов и видных деятелей опричнины. После разгрома Новгорода (начало 1570) был обвинён Иваном IV в измене. По одним сведениям, убит своим сыном Фёдором, также видным опричником и одним из наиболее приближённых к царю лиц; по другим — казнён царём вместе с Фёдором; по третьим — умер в опале на Белоозере.

Бельский Иван Дмитриевич(умер в мае 1571) — военачальник, князь; происходил из рода литовских князей Гедиминовичей. Боярин с 1560 года. Во время Ливонской войны участвовал в качестве воеводы во многих походах; в походе на Полоцк — один из воевод Большого полка. В годы опричнины находился во главе земщины (вместе с князем И. Ф. Мстиславским). Возглавлял оборону Москвы во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея (май 1571), но был ранен и погиб во время пожара в Москве.