Бернард Корнуэлл - Горящая земля

— Ты сказал, что отдашь мне половину! — требовательно сказала она.

Мой кулак обрушился на стол так, что вздрогнули горстки серебра.

— Я ничего подобного не говорил! — прорычал я.

— Ты сказал…

Я показал на нее, заставив ее замолчать.

— Хочешь отправиться в эту яму? — спросил я. — Хочешь жить с крысами в подвале для серебра?

Мои люди улыбнулись.

С тех пор, как мы пришли во Фризию, они научились не любить Скади, а в тот момент она начала ненавидеть меня. Я же начал ненавидеть ее еще раньше, когда увидел под ее красотой жестокость. Она была словно меч, обуреваемый духом жадности, словно клинок сияющей красоты, но с сердцем темным, как кровь.

Позже той ночью она снова потребовала свою долю, и я напомнил, что, хотя она просила половину сокровищ мужа, я никогда ей этого не обещал.

— И даже не думай снова меня проклинать, — сказал я, — потому что если ты это сделаешь, женщина, я продам тебя в рабство, но сначала изуродую тебя. Хочешь, чтобы у тебя было покрытое шрамами лицо? Хочешь, чтобы я превратил тебя в уродину? Если нет — тогда придержи свои проклятия при себе.

Не знаю, где она спала той ночью, и мне было на это плевать.

Мы покинули Зегге на рассвете.

Я сжег шесть маленьких судов, которые Скирнир оставил в гавани, но не сжег дом. О нем позаботятся ветер и прилив. Острова появляются и исчезают, каналы изменяются от года к году, и песок перемещается, чтобы создать новые острова. На этих островах люди живут много лет, а потом вздымающийся прилив снова уничтожает землю.

Когда я в следующий раз увидел эти острова, много лет спустя, Зегге полностью исчез, как будто его никогда не существовало.

Мы отправились домой, и нам сопутствовала хорошая погода. Солнце блестело на воде, небо было ясным, воздух холодным.

Только когда мы приблизились к берегу Британии, появились тучи и поднялся ветер. У меня ушло некоторое время, чтобы найти знакомые приметы на берегу, а потом пришлось грести изо всех сил под северным ветром, чтобы найти устье Тинана. Почти совсем стемнело, когда мы ввели «Сеолфервулфа» в реку под разрушенным монастырем. Мы оставили корабль на берегу и на следующий день явились в Дунхолм.

Тогда я еще не знал, что никогда больше не увижу «Сеолфервулфа».

Он был благородным кораблем.

Наступила глубокая зима, и с ней пришла лихорадка. Мне везло, я редко болел, но через неделю после того, как мы добрались до Дунхолма, я начал дрожать, затем потеть, а потом почувствовал себя так, словно медведь скребет когтями внутри моего черепа.

Брида приготовила мне постель в маленьком доме, где день и ночь горел огонь.

Зима была холодной, но порой я думал, что тело мое горит, а временами дрожал, словно лежал на постели изо льда, хотя огонь ревел в каменном очаге так неистово, что опалил балки крыши. Я не мог есть. Я стал слабым. Я просыпался ночью, иногда думал о Гизеле и своих потерянных детях и плакал.

Рагнар сказал — я бредил во сне, но я не помню этого безумия, помню только, что был убежден, что умру, поэтому заставил Бриду привязать мою руку к рукояти Осиного Жала.

Брида приносила мне настои из меда и трав, кормила меня с ложки медом и заботилась о том, чтобы маленький дом был защищен от злобы Скади.

— Она ненавидит тебя, — сказала Брида однажды холодной ночью, когда ветер трепал тростниковую крышу и надувал кожаную занавеску, служившую дверью.

— Потому что я не дал ей серебра?

— Да.

— Там не было сокровища, — сказал я. — Сокровища, которое она описывала.

— Но она отрицает, что прокляла тебя.

— А что еще могло быть причиной болезни?

— Мы привязали ее к столбу и показали ей бич, но она клянется, что не проклинала тебя.

— Она прокляла, — горько проговорил я.

— И она продолжала отрицать это, когда ее тело покрылось кровью.

Я посмотрел на Бриду — темноглазую, с лицом, затененным диким черными волосами.

— И кто пустил в ход бич?

— Я, — спокойно ответила она. — А потом отвела ее к камню.

— К камню?

Брида кивнула на восток.

— На другом берегу реки, Утред, есть холм, а на холме есть камень. Большой камень, стоящий торчком. Его поставили там древние люди, и в нем есть сила. У камня есть груди.

— Груди?

— Такую ему придали форму, — сказала Брида, на мгновение положив сложенные чашечкой ладони на свои маленькие груди. — Камень высокий, — продолжала она, — даже выше тебя, и я забрала ее туда ночью и зажгла огни богам, и сложила кольцо из черепов. Я сказала ей, что вызову демонов, которые сделают ее кожу желтой, а волосы — белыми, что лицо ее покроется морщинами, груди ее обвиснут и спина станет горбатой. Она заплакала.

— Ты и вправду могла все это сделать?

— Она в это поверила, — с коварной улыбкой ответила Брида, — и поклялась своей жизнью, что не проклинала тебя. Я решила, что она говорит правду.

— Значит, это обычная лихорадка?

— Больше чем лихорадка, это болезнь. Другие тоже больны. На прошлой неделе двое умерли.

Каждую неделю приходил священник и пускал мне кровь. Он был угрюмым саксом, проповедовавшим в маленьком городке, который вырос к югу от крепости Рагнара.

Рагнар принес округе процветание, и город быстро разрастался; запах свежеспиленного дерева, такой же постоянный, как вонь сточных канав, струился вниз по холму, к реке.

Брида, конечно, возражала против строительства церкви, но Рагнар позволил ее построить.

— Они будут поклоняться любому богу, какого выберут, — сказал он мне, — вне зависимости от моих желаний. И здешние саксы были христианами еще до того, как я здесь появился. Некоторые вернулись к настоящим богам. Первый священник хотел свалить камень Бриды, а когда я помешал ему это сделать, назвал меня злым языческим ублюдком, поэтому я его утопил. А этот, новый, куда более вежлив.

Новый священник считался умелым целителем, хотя Брида, которая сама разбиралась в травах, не позволяла ему назначать мне никакие снадобья. Он только вскрывал мне вену на руке и наблюдал, как густая кровь, пульсируя, медленно стекает в роговую чашку. Потом он выливал кровь в огонь и вычищал чашку, как ему велели; впрочем, он всегда выполнял это нахмурясь, поскольку то были языческие предосторожности.

Брида хотела, чтобы кровь была уничтожена, тогда никто не смог бы с ее помощью навести на меня чары.

— Удивляюсь, что Брида разрешает тебе приходить в крепость, — однажды сказал я священнику, когда моя кровь зашипела и запузырилась на горящих бревнах.

— Потому что она ненавидит христиан, господин?

— Да.

— Три зимы назад она заболела, — сказал священник, — и ярл Рагнар послал за мной, когда все остальные потерпели неудачу. Я вылечил ее, или же Господь всемогущий исцелил ее через меня. С тех пор она терпит мое присутствие.