Бернард Корнуэлл - Горящая земля

— Альфред хочет быть королем Англии, — ответил Пирлиг. — И, если он не сможет похвалиться таким титулом, тогда его сын будет носить эту корону. Вот почему не может быть другого короля саксов. Король — помазанник божий, король священен, поэтому не должно быть другого миропомазанного короля, преграждающего дорогу к цели.

— И Этельреда это возмущает, — сказал я.

— Да, и он накажет свою жену.

— Как?

— Разведясь с нею.

— Альфред такого не потерпит, — отмахнулся я.

— Альфред — больной человек. Он может умереть в любую минуту.

— Развестись с ней. Это означает…

Я помедлил. Этельфлэд, конечно, рассказывала мне раньше о стремлениях своего мужа, но я все еще верил с трудом.

— Нет, он этого не сделает!

— Он пытался, когда мы все думали, что Альфред лежит на смертном одре, — сказал Пирлиг. — Этельфлэд, услышав о случившемся, укрылась в монастыре в Лекелейде.

— На границе с Уэссексом?

Пирлиг кивнул.

— Чтобы она могла бежать к отцу, если они предпримут новую попытку, а они ее предпримут.

Я тихо выругался.

— Алдхельм?

— Господин Алдхельм, — согласился Пирлиг.

— Этельред заставит ее лечь с Алдхельмом? — спросил я, недоверчиво возвысив голос.

— Господин Этельред проделает это с удовольствием, — холодно ответил Пирлиг, — и, без сомнения, господин Алдхельм получит от этого еще большее удовольствие. А когда все будет сделано, Этельред сможет предоставить церкви свидетельство супружеской неверности и запереть Этельфлэд в монастыре — и их браку конец. Потом он будет волен жениться снова, породить наследника, а как только Альфред умрет, провозгласить себя королем.

— Так кто же ее сейчас защищает? — спросил я. — И кто защищает моих детей?

— Монахини.

— И никаких защитников-мужчин?

— Ее муж дает золото, а не она, — сказал Пирлиг. — Мужчины любят золото, но у нее нет богатств, чтобы им заплатить.

— Теперь есть, — неистово сказал я и ткнул копьем лошадь, которую купил в Дунхолме.

У меня осталось немного серебра. Я купил больше семидесяти лошадей, чтобы совершить это путешествие, и немногое оставшееся серебро уместилось в двух седельных сумках. Но у меня были Вздох Змея, Осиное Жало, и теперь из-за трех прях, снова вывернувших мою жизнь, была цель.

Я отправлюсь к Этельфлэд.

Лекелейд представлял собой группу хижин, разбросанных вдоль северного берега Темеза, там, где болотистый ручей Ли вливался в реку. В этом месте стояла водяная мельница, а рядом с ней имелась пристань, к которой было привязано несколько протекающих лодчонок. У восточного конца деревенской улицы — вереницы грязных луж — стоял монастырь. Его окружал палисад, служивший преградой, как я подозревал, скорее для монахинь, нежели для врага. Над потемневшей от дождя стеной вздымалась мрачная и уродливая церковь из дерева и плетней. Башня с колоколом царапала низкие облака: на западе бурлил дождь.

На дальнем берегу Темеза виднелась деревянная пристань, над ней группа мужчин укрывалась под импровизированными навесами, натянутыми на шесты. Все они были в кольчугах, их копья были прислонены к иве.

Я шагнул на пристань, поднес ко рту сложенные руки и прокричал им:

— Кому вы служите?

— Господину Этелноту! — крикнул в ответ один из них.

Он меня не узнал. Я был закутан в темный плащ, и мои светлые волосы прикрывал капюшон.

— Зачем вы здесь? — гаркнул я, но единственным ответом было непонимающее пожатие плеч.

Этот южный берег являлся территорией восточных саксов; наверняка Этельфлэд потому и выбрала Лекелейд.

Она могла мгновенно бежать отсюда в королевство своего отца, хотя Альфред, который считал, что узы брака священны, без сомнения, не горел бы желанием дать ей убежище из страха последующего за сим скандала. Тем не менее, как я догадывался, он приказал олдермену Этелноту из Суморсэта наблюдать за монастырем, хотя бы затем, чтобы доложить о любых странностях на мерсийском берегу реки.

«Теперь им будет о чем докладывать», — подумал я.

— Кто ты, господин? — окликнул человек через реку.

Он, может, и не узнал меня, но видел, что я возглавляю отряд всадников и, может быть, золото моей роскошной броши для плаща блеснуло под монотонным дождем.

Я не ответил на вопрос. Вместо этого я повернулся к Финану, который ухмыльнулся мне с седла.

— Всего тридцать человек, господин, — сказал он.

Я посылал его, чтобы осмотреть деревню и выяснить, сколько человек охраняет монастырь.

— Только и всего?

— Есть еще люди в деревне к северу.

— Кто командует этими тридцатью?

— Какой-то бедный ублюдок, который чуть не обделался, когда нас увидел.

Скорее всего, тридцать человек были размещены в Лекелейде по приказу моего кузена, и, скорее всего, для того, чтобы Этельфлэд осталась замурована в этом уродливом монастыре.

Я сел во влажное, скользкое седло и покрутил в стремени правой ногой.

— Давайте поворошим это осиное гнездо, — произнес я.

Я повел людей на восток, мимо домов, навозных куч и роющихся в грязи свиней. Кое-кто наблюдал за нами из дверных проемов, а в конце улицы, перед самим монастырем, ждала кучка мужчин в кожаных куртках и ржавых шлемах. Но если они и получили приказ помешать кому бы то ни было войти в монастырь, они были не в настроении выполнять данные им распоряжения. При нашем приближении они угрюмо отодвинулись в сторону.

Я не обращал на них внимания, а они не потребовали назвать мое имя и не пытались нас остановить.

Я пнул ворота монастыря, рассыпав капли дождя с их верхнего края. Моя лошадь заржала, и я пнул ворота еще раз.

Отряд мерсийцев наблюдал. Один человек побежал в переулок; я подозревал, что он собирается привести помощь.

— Мы подеремся с кем-нибудь еще до исхода дня, — сказал я Финану.

— Надеюсь, господин, — мрачно ответил тот. — Мы слишком давно не дрались.

В больших воротах приоткрылось окошко, и в отверстии появилось лицо женщины.

— Что вам нужно? — вопросила она.

— Убраться из-под дождя, — ответил я.

— В деревне вам дадут кров, — сказала женщина и начала закрывать окошко, но я ухитрился вставить в отверстие ногу.

— Вы можете открыть ворота, — проговорил я, — а можете наблюдать, как я изрублю их в щепки.

— Они — друзья госпожи Этельфлэд, — вежливо вмешался отец Пирлиг.

Окошечко снова полностью открылось.

— Это ты, отец?

— Да, сестра.

— Хорошие манеры, что, покинули Господень мир?

— Таков уж он, сестра. Он ничего не может с собой поделать. Он просто животное, — ответил Пирлиг и ухмыльнулся мне.

— Убери ногу, — ворчливо велела женщина.

Когда я послушался, она закрыла окошечко, и я услышал, как поднимают засов.

Потом ворота, скрипнув, открылись.

— Ждите, — велел я своим людям, слез с седла и вошел во двор монастыря.