Екатерина Глаголева - Дьявол против кардинала [Роман]

Во взгляде промелькнул интерес. Леди Карлейль пристальнее вгляделась в это лицо, которое было… да, довольно приятным… Разом припомнились все сплетни, которые передавали ей о кардинале и о королеве-матери: говорят, она неравнодушна к этим завораживающим серым глазам…

— Дочь моя, — голос Ришелье стал по-отечески теплым и мягким, — вы совершили тяжкий грех прелюбодеяния, но! — он жестом предупредил гневные слова, готовые сорваться с уст графини, — вы искупили его чистосердечным раскаянием. Доверьтесь мне. Закройте свою душу для гнева и отчаяния, ведь вы спасли ее не для того, чтобы погубить. Вы изгнали из своего сердца порочную страсть к человеку, недостойному вас, будьте же тверды, продвигаясь по пути добродетели.

Леди Карлейль была поражена. Ее роман с Бэкингемом предстал в совершенно неожиданном свете: не она была брошенной любовницей, а он — отверженным ею обольстителем. Между тем кардинал продолжал:

— Будьте же доброй христианкой: ступив на праведную стезю, не дайте увлечь в пучину порока другую невинную душу.

Графиня снова помрачнела и стиснула веер.

— Более того: в ваших силах предупредить величайшее несчастье человеческого кровопролития.

Новый удивленный взгляд.

— Да, вы всего лишь слабая женщина, но вера укрепляет нас и делает слабых сильными. Доверьтесь мне, и вместе мы сможем противостоять полчищам врагов.

— Что же я должна делать? — это были первые слова, которые леди Карлейль произнесла с момента их встречи.

— Сущие пустяки: следить за вашим злым гением и, заподозрив некий дурной умысел с его стороны, тотчас извещать меня.

— Поверьте, — поспешно добавил Ришелье, увидев, что графиня отшатнулась, — ваши добрые дела будут щедро вознаграждены. И на том свете, — он возвел глаза к потолку, — и на этом, — он снял с руки перстень с большим рубином и надел на дрожащий палец леди Карлейль…

Наконец, новая королева Англии собралась в дорогу. Людовик лежал в постели и предавался ипохондрии, рядом с ним денно и нощно находился верный старый врач Эроар. Государственный секретарь Бриенн предложил и Анне Австрийской остаться в Париже с больным супругом, что, несомненно, будет верным образом истолковано английскими гостями. Однако Анна не поняла намека и все-таки поехала провожать Генриетту.

Кортежи трех королев выехали из столицы и тремя разными путями (чтобы не разорить города, в которых они останавливались по дороге) направились в Амьен, Это обстоятельство крайне раздражало Бэкингема: вынужденный по этикету сопровождать Генриетту-Марию, он был лишен возможности путешествовать вместе с Анной Австрийской. Тем не менее Ришелье принял предосторожности: Лапорту и другому пажу королевы, Пютанжу, было велено всячески препятствовать встречам ее величества с герцогом наедине.

Губернатором Амьена был Кадене, герцог де Шон. Когда Мари, выбравшись из своей кареты с гербами, увидала его закрученные усы и знаменитую бородку, прозванную его именем — каднетта, — ей показалось, будто время повернуло вспять. Кадене размашистым поклоном приветствовал Анну Австрийскую, справился о том, как она доехала, и сообщил, что прочие путешественники прибыли еще вчера и что королеву-мать растрясло в дороге. Затем он по-братски обнял Мари, отпустив шуточку по поводу ее вновь округлившегося животика. К Анне и Мари радостно бросилась Антуанетта дю Верне. Они снова вместе, и небо такое безоблачное, и Сомма так нежно подмигивает, щурясь под ласковым солнцем, словно говоря: все будет так, как ты захочешь!

В тот же вечер город давал бал в честь высоких гостей. Недостаток пышности и лоска с лихвой возмещался искренним желанием угодить и провинциальной непосредственностью. Веселились до упаду. Шестнадцатилетняя Генриетта козочкой скакала в паре со знаменитым танцором Кадене. Мари тоже не могла отказаться от танцев, хотя Шеврез и Холланд уговаривали ее не переутомляться в «ее положении». Мария Медичи, измученная дорогой, осталась отдыхать в своей комнате, а потому Анна Австрийская тоже чувствовала себя легко и привольно. Правда, ее как никогда смущал пристальный взгляд Бэкингема, который смотрел на нее, словно чего-то ожидая.

— Мы скоро расстанемся, — негромко и печально сказал он, когда в очередной раз повел ее в танце.

— Да, — неопределенно отозвалась Анна, — у всего бывает конец.

В следующей фигуре они развернулись лицом к лицу, и Анна опустила глаза под горящим взглядом герцога.

— Мне бы так хотелось иметь что-нибудь на память о вас, нечто, чем я мог бы обладать, воссоздавая в памяти ваш неземной образ и лелея надежду на встречу, — жарко зашептал он, когда они вновь пошли рука об руку.

— У вас же есть мой портрет, — зарделась Анна.

— Что портрет! — горячо воскликнул Бэкингем. — Бездушная копия недоступного оригинала! Мне бы хотелось иметь вещь, хранящую ваш аромат, касавшуюся вашего тела, которую я бы видел на вас и мог бы… мог…

К счастью для Анны, музыка смолкла, она присела перед своим кавалером и поспешно отошла к фрейлинам, оставив сбитого с толку герцога гадать, уж не рассердил ли он ее чем-нибудь.

Поздно вечером, вернувшись с бала в свои апартаменты, Анна Австрийская с нетерпением дождалась, пока все фрейлины откланяются и удалятся, пожелав ей доброй ночи, выслала служанок и велела камеристке принести шкатулку с драгоценностями.

— Не то, все не то, — бормотала она, перебирая фермуары, браслеты и ожерелья. Вдруг, что-то вспомнив, бросилась к туалетному столику и достала из стоявшего под ним дорожного сундучка маленький ларчик, обитый черным бархатом, раскрыла, и ее озабоченное лицо прояснилось. — Вот, то, что нужно!

— Франсуаза! — позвала она камеристку. — Будь добра, отнеси этот ларчик… герцогине де Шеврез, но только так, чтобы тебя никто не заметил. Постой!

Анна присела к столу, набросала торопливую записку и положила под крышку.

— Теперь ступай, но прошу тебя, никому ни слова! Иди же, иди! — голос королевы задрожал, и на ресницах блеснули слезы.

…На следующий день встали поздно: очень многие от полноты впечатлений не могли заснуть до самого рассвета. Завтрак по времени, обилию и продолжительности напоминал обед, так что когда все встали из-за стола, солнце уже клонилось к закату.

Дом, в котором разместилась Анна Австрийская, стоял на берегу Соммы. К нему примыкал свежий, тенистый сад, спускавшийся прямо к воде. Вечер был таким тихим и нежным, ни один листок не шелохнется, что оставаться в душных комнатах было просто грешно. Анна со свитой вышла прогуляться.

Войдя в сад, дамы увидели, что снизу по аллее к ним поднимается герцог Бэкингем в сопровождении графа Холланда. Поклонившись и обменявшись положенными учтивостями, англичане попросили позволения присоединиться к прогулке. Герцогиня де Шеврез тотчас взяла под руку Холланда, и они медленно пошли по тропинке, пропустив вперед королеву и герцога. Вся остальная свита принуждена была плестись сзади, так как аллея была слишком узка. Лапорт и Пютанж встревоженно переглянулись, но поделать было ничего нельзя.