Екатерина Глаголева - Дьявол против кардинала [Роман]

Людовик приехал в Гренобль, чтобы встретиться там с Кристиной. Они не виделись десять лет. Располневшая Кристина теперь поразительно напоминала свою мать: та же надменная поза, то же упрямое выражение лица, та же манера нервно обмахиваться веером, сдувая кудряшки с выпуклого лба. Ришелье не любил и глубоко презирал эту недалекую, самовлюбленную женщину, а теперь к его чувствам примешивалась еще и злость: кардинал де Лавалетт отдал свою жизнь, чтобы эта клуша, тайно вывезенная из Турина под покровом ночи, строила из себя владетельную герцогиню.

Возможно, сходство с матерью бросилось в глаза и Людовику; во всяком случае, он говорил с сестрой сухо и без всякой душевной теплоты. Он предложил взять на себя заботу о воспитании племянника — ее четырехлетнего сына Карла-Эммануила II — и вплоть до его совершеннолетия установить над Савойей французский протекторат. Кристина усмехнулась:

— Протекторат! Уж не готовите ли вы Савойе судьбу Лотарингии?

— Поймите же, — Людовик уже выходил из себя, — вы можете лишиться регентства, а ваш сын — престола. Сила сейчас на стороне братьев вашего мужа, а вы здесь никто, понимаете вы это или нет?! Я предлагаю вам помощь, заботясь о вас как брат!

— Ах, вот как? — Кристина вложила в эти слова всю иронию, на какую только была способна. — Какая трогательная братская любовь!

Людовик вскочил со стула и несколько раз прошелся по комнате. Встретился взглядом с Ришелье, стоявшим у окна: ну как с ней прикажете разговаривать? Кристина продолжала обмахиваться веером, сидя в кресле.

— Да будет вам известно, ваше высочество, что у короля Франции есть собственные государственные соображения, — сдерживаясь изо всех сил, заговорил кардинал. — Ему не нужны враги на границах королевства. Если вы не способны осознать, что ваш брат заботится и о ваших интересах, ему остается лишь договориться с принцем Томасом и кардиналом Морицем. Франция важнее семейных уз.

— Ну конечно! — герцогиня вскочила с кресла, словно ее подбросило пружиной. — Кому об этом говорить, как не вам! Ведь это вы разрушили нашу дружную семью!

Ришелье обменялся взглядом с королем: начинается!

— Мой брат слишком доверчив и мягок, — продолжала Кристина, — тогда как ему следовало бы…

— Довольно! — резко перебил ее Людовик. — Предоставьте мне самому решать, что мне делать. Вы не желаете моей опеки?

— Нет!

— В таком случае, знайте: я не предлагаю дважды.

Людовик вышел, грозно насупив брови; Ришелье последовал за ним под уничтожающим взглядом герцогини.

В конце октября молодой голландский адмирал Мартин Тромп разгромил в Ла-Манше испанский флот. Из семидесяти кораблей уцелели только семь, сумевшие добраться до Дюнкерка. Десятитысячный десант, который должен был высадиться в Пикардии, лежал теперь на дне моря, и кардинал-инфант во Фландрии мог рассчитывать только на свои силы. Но Франция не сумела воспользоваться этим успехом: как всегда, внешние проблемы не удалось решить из-за внутренних. В Нормандии пятый месяц продолжалось восстание босоногих — крестьян, добывавших соль. С началом войны пришлось ввести новые налоги — на соль, напитки, табак, карты, игру. Ришелье поступал так против воли, зная, что добром это не кончится, но иначе не мог. Он обложил налогом и богатых, «новых дворян», вотчинные земли, сдаваемые внаем. И вот теперь приходилось снимать с фронта лучшие части — между прочим, иноземных наемников, на уплату жалованья которым и шли эти чертовы налоги, — чтобы железной рукой усмирять бунтующих крестьян.

Ришелье порой начинал роптать, но тотчас сам этого пугался и вымаливал у Бога прощение. У него было такое чувство, что он лезет на высокую стену по веревочной лестнице, и как только ставит ногу на новую ступеньку, та обрывается.

Людовик, поначалу недолюбливавший Сен-Марса, теперь уже души в нем не чаял и не мог без него обойтись. Молодому маркизу удалось то, что до сих пор не удавалось никому: в Пикардии король принимал участие в пирушках в мужской компании, когда пили круговую, произнося здравицы в честь друг друга. Правда, он быстро от этого устал, однако ему нравилось новое для него чувство бесшабашности и грубоватого задора. Здесь не было «всех этих женщин», капризных, неверных и лукавых; все они друг друга стоят, и мадемуазель де Отфор ничем не лучше герцогини де Шеврез. А мужчины — не подушки, чтобы женщины втыкали в них свои шпильки!

В таком боевом настроении он вернулся в Сен-Жермен, поселившись в Новом замке. Анна Австрийская жила в Старом, целиком поглощенная заботами о сыне, который уже начал ходить и вызывал умиление на женской половине своим милым лепетом. При виде отца, пахнущего кожей и лошадьми и гремящего шпорами, малыш неизменно ударялся в слезы и звал мать. Бедная Анна утешала его, как могла, боясь прогневать мужа. Людовик в раздражении уходил к себе, думая, что такое воспитание до добра не доведет, и что надо забрать ребенка от королевы как можно скорее.

В один из таких моментов, когда Людовик глядел туча тучей, а Анна испуганно молчала, Мари де Отфор имела неосторожность сказать какую-то колкость в адрес Сен-Марса. Людовик ничего не ответил, но в тот же день попросил жену освободить мадемуазель де Отфор от обязанностей фрейлины. Анна была на все согласна, лишь бы у нее не отобрали сына. Мари не поверила письму, в котором ей предписывалось немедленно покинуть двор, и подстерегла короля, чтобы услышать приказ лично от него, в тайной надежде, что он не устоит перед ее чарами и передумает. Но Людовик был неумолим.

Сен-Марс стоял у окна и смотрел, как две женщины во дворе садятся в карету. Одна из них обернулась, скользнув взглядом по окнам, словно желала с кем-то проститься. Это была мадемуазель де Шемеро, изгнанная вместе со своей подругой. Анри стиснул в кулаке пряжку от плаща; острие вонзилось в ладонь, но он не чувствовал боли. Кровь тонкой струйкой стекала в рукав, пачкая дорогие кружева…

Через неделю после отъезда Мари де Отфор Сен-Марс выкупил должность главного королевского конюшего. При дворе его теперь называли «господин Главный».

Ришелье недолго радовался успехам своего протеже. В его планы вовсе не входило сделать из Сен-Марса нового Люиня. Однако щенок показал зубы. Когда кардинал при раздаче бенефициев наделил его младшего брата, аббата д’Эффиа, скромным аббатством в глухой провинции, Сен-Марс нажаловался королю, тот рассердился и приказал отдать «малому кардиналу» лучшее аббатство. Ах, вот как! Пешка хочет пройти в ферзи! Хорошо же…

Сен-Марс выехал на Пляс-Рояль, спрыгнул с коня и привязал поводья к кольцу у знакомого дома, в окнах которого горели огни; несмотря на поздний час. Поднялся по деревянной лестнице, улыбнулся изображению святой Екатерины на оконном стекле, расчерченном тонкой решеткой на ромбики и квадратики, мельком глянул на себя в зеркало и очутился в строгой прихожей с двумя окованными железом сундуками в испанском стиле. Сюда доносились голоса, смех, кто-то пел, аккомпанируя себе на лютне.