Виктор Юнак - Дань кровью [Роман]

Сам Милош находил особое удовольствие делать оружие своими руками и поэтому всегда трудился наряду с подмастерьями и рабами. Вот и сейчас он обкладывал рогом приклад лука и накручивал тетиву из обработанных бычьих жил.

Вытирая пот с лица, к Милошу подошел раб Момчило. Милош ни разу не пожалел, что купил его тогда на невольничьем рынке. И уже подумывал о том, чтобы отпустить его на волю за выкуп.

— Господин, можно тебя спросить? — Момчило робко посмотрел своему господину в глаза.

— Спрашивай, коли по делу, — не отрываясь от работы, сказал оружейник.

Момчило нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Что же ты хочешь спросить?

— Скажи, господин, хорошо ли я тебе служил все эти три года.

— Да, жаловаться вроде грех. Ты раб прилежный и старательный и к ремеслу бедовый.

— А Хвалица? Жаловалась ли когда госпожа на Хвалицу?

Наконец Милош отложил в сторону самострел, устало, до хруста, потянулся и, уже начиная догадываться обо всем, посмотрел на Момчила. Заинтересовавшиеся подмастерья и другие рабы тоже подняли головы, но мастер махнул рукой, чтобы работали дальше.

— К чему ты клонишь, раб мой?

— Господин! — Момчило упал перед Милошем на колени и обнял его ноги, не смея поднять на него глаз. — Мы с Хвалицей уже давно любим друг друга. Дозволь нам с ней пожениться, господин.

Милош стоял, раздумывая. Момчило, ожидая ответа, поднял на него глаза.

— Ты хороший, господин! Я ни разу не слышал от тебя ни одного оскорбления, а если и были окрики, то это делалось тобой в пылу, когда я своим рабским умом не мог сообразить сразу, о чем идет речь. Ты почти никогда не бил меня ни палкой, ни плетью. И госпожа хорошая. Мы с Хвалицей будем всю жизнь вам преданы. Не откажи мне, господин. Умоляю, дозволь пожениться с Хвалицей.

Милош улыбнулся и похлопал раба по плечу.

— Встань, раб мой. Иди работай. А я подумаю и дам тебе мой ответ.

Спустя некоторое время Милош подошел к рабу, натягивавшему тетиву на самострел, и положил ему руку на плечо.

— Слушай, Момчило, что я скажу… На днях навестил меня властелин Франко Бавжелич и сказал мне, что прибыл к нему гонец из Сербии от самого князя Лазаря. Просит меня князь Лазарь через уважаемого Франко к себе в город Крушевац. Видно, слухи о моем мастерстве докатились и до ушей благороднейшего князя. Просит он меня к себе на год, дабы помог его мастерам в умении делать самострелы, да еще наладил в Сербии пушечное дело… В скором времени и поеду.

Милош Радославич подошел к одному из отлитых уже пушечных стволов и нежно, как дитя родное, похлопал остывший металл.

— Хотел я, честно тебе признаюсь, взять и тебя с собой. Но… Будь по-твоему. Служил ты мне, раб, добросовестно и честно, а потому… Дам я вам с Хвалицей участок земли, трудись на нем, обрабатывай его. Треть урожая будет твоей. Накопишь деньги, сорок ливров, пожалуйста, можешь выкупить и себя, и жену свою…

Милош пошел было к выходу, но раб догнал его и, упав на колени, стал целовать его ноги. Милош резким движением высвободился и пошел прочь.

Ответ Франко Бавжеличу Милош обещал дать на ристалище. Заодно и властелин Градимир, посланник Лазарев, посетит традиционное вековое празднество дубровчан.

Ежегодно с 972 года 3 февраля весь город отмечал день своего защитника и покровителя святого Влаха. Это был поистине всенародный праздник. Весь день продолжалась ярмарка и народные гулянья, а в шесть часов вечера во францисканской церкви Малых братьев, либо в самой церкви Святого Влаха церковный хор во время торжественной вечерни исполнял литургии:

Дубровник чудесным образом избегал фактической политической зависимости, хотя и находился постоянно на перекрестье интересов двух, а то и трех государств. Видимо, это в какой-то мере помогало ему одновременно сопротивляться и влиянию церкви. Все категории городских жителей (нобель, гражданин, торговец, ремесленник, священник, моряк, рыбак, строитель, функционер общины) имели свои земельные участки, а могли иметь и рабов (отроков, себров) или коменов. Живя в городе, они тем не менее так или иначе получали доход от земли. Город, властела были сильнее церкви, что и являлось одной из причин независимости и богатства города. Самым многочисленным слоем горожан были ремесленники и их ученики-подмастерья. Во второй половине XIV века в Дубровнике было тридцать два ювелира, золотых дел мастера. Больше, чем других ремесленников.

На следующий день праздника город перемещался на ристалище, чтобы наблюдать за рыцарскими играми в кольца. Оказался там и властелин Градимир в сопровождении Франко Бавжелича и Милоша Радославича, уже давшего сербскому посланнику положительный ответ.

Градимира особенно поразило богатство одежд дубровчан. Шелковые одежды зеленого и красного цвета, опушенные мехом и шитые золотом, были не только на властеле, но и на некоторых состоятельных горожанах. На простолюдинах же разве что золотого шитья не было. На поле ристалища выехало на необычайно разукрашенных конях несколько парней в национальных одеждах и с окованными серебром саблями на боку. В правой руке каждый держал по копью. Собравшись на том месте, где начинается игра в кольцо, они выстроились по два в ряд и после этого направились к своему старшему. Теперь вперед пошли юноши с кольцом — оно делалось из чистого серебра в четыре линии и давалось в награду тому, кто трижды собьет его на скаку со столба; за ними пеший с круглым щитом на груди. Чуть впереди него, по одному с каждой стороны, шли еще пешие ратники, держа у груди булаву. Замыкал шествие изукрашенный и «вооруженный» саблями и пистолями конь. На этого коня вскакивал старший, впереди которого скакали его телохранители с обнаженными саблями в руках. Вся эта кавалькада в описанном порядке отводила игроков в кольцо к заранее отмеченной линии начала игры. С этой линии и начинали скакать игроки один за другим, на полном скаку поражая подвешенное кольцо…

Восторгу дубровчан не было предела. В такие дни все мирские тяготы и заботы забывались.

Целый день, почти не слезая с коня, Саид скакал по дороге домой. Только под вечер он, усталый, свалился на холодную землю, и конь, почувствовав облегчение, благодарно заржал и склонил свою красивую шею к земле, срывая пересохшими губами скрюченную и желтую в это зимнее время траву. Немного отдохнув, Саид взял поводья в правую руку и повел коня к протекавшей неподалеку, незамерзающей при здешних теплых зимах речке. Есть ему совсем не хотелось. Его всю дорогу одолевали тяжелые думы. И сейчас, пока конь пил, он думал все о том же: как его встретит родная земля, и что он скажет матери, и что мать скажет ему.