Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

— Никакой пощады изменникам!

— К стенке их! К стенке!

Петр Степанович Всеношный вышел из дому как всегда за сорок минут до начала смены. Все воскресенье он вместе с женой провел на своем огороде, окучивая и пропалывая кукурузу, картошку, бахчевые, помидоры и огурцы. Тело его, особенно поясница и плечи, болело от непрерывной работы в согнутом положении, и теперь он шел в цех как бы на отдых, тяжело шаркая ногами.

Ярко светило солнце, уже высоко поднявшееся над горизонтом, на белесом небе ни облачка, дымы от многочисленных заводов, вытянутых в непрерывную линию вдоль железной дороги, поднимались вертикально вверх и только там, влекомые воздушными потоками, поворачивали на северо-восток, соединяясь и растекаясь ядовитой пеленой.

Возле парка, окруженного вычурной чугунной оградой, засаженного сплошь акациями и тополями, чьи листья понуро весели, утяжеленные липкой копотью, Петр Степанович влился в угрюмый и молчаливый поток таких же, как и сам, измотанных за воскресенье людей. Поток этот перед железнодорожными путями разорвал длинный товарняк, спешащий на север, а перед самой проходной это уже был и не поток, а черная масса, шаркающая подошвами по усыпанным шлаком дорожкам. И все было вроде бы привычным и знакомым до мелочей, и в то же время было как-то не так: то ли шаркали по-другому, то ли глухой ропот движущихся тел чем-то отличался от прошлых утр. Все, надо думать, оттого же — от воскресного рабства на своих шести сотках.

Впрочем, у Петра Степановича не было ни нужды, ни желания разгадывать, в чем состояли отличия и по какой причине они возникли. Чем ближе он подходил к своему цеху, тем сильнее атмосфера работающего без устали завода захватывала его, направляя все мысли и чувства в привычное русло: чугун, присадки, вагранки, оборудование, план и прочее и прочее, что повторялось изо дня в день, почти не меняясь, а если и меняясь, то только к худшему: брак, выход из строя оборудования, что и почему, лишение премии, проработки…

Едва Петр Степанович Всеношный переступил порог своего закутка, где стоял канцелярский двухтумбовый стол и застекленный шкаф с серыми папками, как его тут же вызвал к себе начальник цеха Семен Ардалионович Анищенко и сообщил, что всех руководителей цеха вызывают в заводоуправление на совещание. И не куда-нибудь, а в кабинет директора. Видать, что-то случилось из ряда вон.

Петр Степанович крайне удивился такому вызову: до этого ему если и приходилось присутствовать на совещаниях, то исключительно у главного технолога завода, а к директору не приглашали даже старшего технолога цеха. Что уж тут говорить о сменном.

— А где Стручков? — спросил крайне озадаченный Петр Степанович, думая, что старший технолог либо заболел, либо…

— А черт его знает, где Стручков! — вскипел вдруг Анищенко, не дав Петру Степановичу до конца проследить цепь предположений относительно отсутствия Стручкова. — Уже полчаса, как должен быть, а его все нету и нету. — И добавил более спокойно: — Ты, Петр Степаныч, иди пока, иди, а я тут распоряжусь и приду следом.

Что ж, раз велено, стал быть, надо идти. И Петр Степанович пошел.

В обширном кабинете директора не протолкаться. Кто прихватил с собой стул или табуретку из приемной, тот сидит, а кто сразу не сообразил или опоздал, тот стоит. Самого директора завода почему-то не видно. За его столом, странное дело, вообще никого не видно. Даже заместителей по организации производства, снабжению и прочим-разным делам, без которых не проходит ни одно совещание. Начальники цехов и служб переглядываются, кто-то хмуро смотрит в пол — тоже настораживающий признак. Петр Степанович пробрался к одному из окон, пристроился на подоконник, но так, будто бы и не сидит, а лишь притулился. Иные, впрочем, и сидели, то есть чувствовали себя, как дома. В основном молодые спецы, недавно закончившие институты и техникумы и, следовательно, не стесненные никакими традициями и правилами.

Но вот в дверях возникло движение, и сквозь плотную толпу стал протискиваться главный инженер завода Николай Егорович Водохлебов, а вслед за ним какой-то тип с весьма многозначительным лицом и упитанной фигурой, какие встречаются — по прошлым наблюдениям Петра Степановича — исключительно в наркоматах и главках. Замыкал троицу худощавый тип в сером пиджаке.

Все трое расположились за директорским столом; Водохлебов — в центре.

Вот он встал, оглядел собравшихся поверх очков, постучал карандашом по графину, требуя тишины, — и все сразу же сообразили, что дело пахнет керосином, в том смысле, что чистка, о которой ежедневно пишут газеты и талдычат по радио, добралась и до их завода. А у Петра Степановича так вообще сердце упало, так что он даже дышать стал с трудом от дурных предчувствий.

И точно.

— Прошу внимания, товарищи! — произнес Водохлебов напряженно звенящим голосом и, когда в кабинете наступила тишина, сообщил: — Слово имеет представитель наркомата тяжелой промышленности Украины товарищ Греховец.

И товарищ Греховец, оказавшийся типом с упитанной фигурой, поднялся и, ни секунды не промедлив, заговорил неожиданно тоненьким голосом:

— Мне поручено сообщить, что на вашем заводе органами НКВД раскрыт троцкистско-националистический диверсионно-шпионский заговор, который возглавлял бывший директор завода Чумаков. В заговор были втянуты некоторые заместители Чумакова, а также парторг завода Кислик, председатель профкома Буняк и другие. Идет следствие. Временно исполняющим обязанности директора завода наркомат тяжелой промышленности Украины назначил товарища Водохлебова. Все заместители исполняют обязанности отсутствующих руководителей впредь до особого распоряжения директора завода. В ближайшие дни будет проведено совещание партактива завода, на котором будет дана принципиальная оценка пробравшимся в руководство врагам народа, с которыми наша партия под неусыпным руководством товарища Сталина и наши славные чекисты во главе с железным наркомом внутренних дел товарищем Ежовым ведут беспощадную борьбу. Более подробную информацию даст товарищ Лупашин, представитель наших славных чекистов.

И все головы повернулись в сторону поднявшегося с места человека в сером пиджаке, стриженного под ежик, с сумрачным лицом и глубоко упрятанными в подбровье глазами.

— Мне, собственно говоря, добавить к сказанному нечего, — заговорил Лупашин, лениво растягивая слова. — Я назначен к вам в качестве представителя госбезопасности. Могу сказать лишь одно: мы потянули за ниточку, клубок еще разматывать и разматывать. Разумеется, честных товарищей это не коснется, так что пусть они работают спокойно. И это пока все, что я могу сказать.