Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Май подходил к концу, зарядили дожди. На Металлическом заводе обычная запарка: месячный план под угрозой срыва, о соцобязательствах и говорить нечего. Каждый день Василий прихватывает по два-три часа сверхурочно. И дело не в особой сложности моделей, которые он делает, а чаще всего в том, что конструктора вносят «на ходу» какие-то изменения в конструкции машин, модель снимают с производства и возвращают в цех на доработку. В планах эти доработки не учитываются, на них время не отпускается, деньги тоже, вот и приходится вкалывать почти задаром, чтобы и с плановыми моделями успеть, и с доработками.

Однако Василий не сетует: ему нравится работать в таком напряженном ритме, нравится каждый раз доказывать всем, а более всего — себе самому, что может не только делать самые сложные модели, но делать их с такими выдумками, на которые в цехе никто не способен. Особенно, если надо что-то изменить в уже готовой, что-то переделать. Тут равных ему нет. Поэтому его ценят, особенно конструктора и технологи, и если возникает какая-то заминка, идут советоваться к Василию: конструктора или технолога Мануйлов понимает с полуслова, у парня среднее образование, да еще на рабфаке учился — это тебе не рабочий с четырьмя классами начальной школы.

В девять вечера Василий вышел за проходную, на трамвае доехал до Светлановского проспекта, а дальше неспешно зашагал в сторону дома: тут, если даже не очень спешить, всего полчаса ходу.

Сеял мелкий дождь.

Василий поднял капюшон дождевика — капли убаюкивающе шелестели по прорезиненной ткани, рябили сонную воду луж в желтом свете фонарей. Вдалеке погромыхивало: то ли гром, то ли корабли проводили в море артиллерийские стрельбы. За поворотом затихало железное громыхание уходящего трамвая. На перекрестке хрипело радио, передавая последние известия.

Василий свернул в свой переулок.

Когда здесь строили дома, оставили самые большие сосны, под ними в прошлом году встречались маслята. Переулок застроен в основном частными домишками, которые прячут свои окна за штакетными заборами, за густыми зарослями сирени и жасмина. В переулке лишь два больших строения: их утепленная опилками, смешанными со шлаком, двухэтажка да двухэтажная же, но кирпичная школа.

Тихо и пусто. Лишь сосны иногда вздыхают о чем-то своем и звонко роняют крупные капли на пешеходную дорожку, присыпанную битым камнем. Переулок напоминает Василию родные места, районный городишко Валуевичи, детство и юность. Вот уж скоро десять лет, как он покинул Смоленщину, привык к Питеру, обжился здесь, прошлое вспоминается все реже. А как жутко когда-то было пускаться в неизвестность, как боялся он своей усеченной фамилии, какие надежды возлагал на грядущее. К фамилии привык, словно носил ее с детства, надежды, увы, не оправдались, но если глянуть на минувшее трезво, то надо признать, что могло быть и хуже.

Впереди зазвучали частые, торопливые шаги идущей навстречу женщины. Еще не видя ее в полумраке ненастного вечера, Василий уже знал откуда-то, что это идет Вика. Все существо его рванулось к ней, и если бы не разочарования, которые он пережил не единожды за последнее время, когда выяснялось, что принимал за Вику других, он бы наверное… Но ведь и в тех случаях не кидался навстречу, не пытался догнать, не искал мелькнувшую в толпе женщину, засмеявшуюся похожим на Викин смехом. Может, чувствовал, что ошибся, или не знал, зачем ему эта встреча?

Он остановился и откинул назад капюшон дождевика. Сердце стучало так, что, казалось, вот-вот не выдержит и разорвется.

Женщина шла под зонтом, выставив его чуть вперед, защищаясь от косого встречного дождя, смотрела себе под ноги. И это точно была Вика, хотя он и не видел ее лица: только так ходила она одна, только так держала откинутыми назад плечи, только у нее была такая тоненькая фигурка.

Василий встал у нее на пути, и Вика почти налетела на него, охнула, откинула зонт в сторону, попятилась.

— Вася, ты?

— Я, — севшим от напряжения голосом подтвердил Василий и облизал пересохшие губы.

— Вот не ожидала…

— Я тоже… Нет, это не так! — воскликнул он, боясь, что она вдруг уйдет, и он ничего не успеет ей сказать. — Это не так, — повторил он тише. — Я все время ожидал этой встречи. Не знаю, как ты, а мне почему-то хотелось тебя увидеть еще раз…

Она переступила с ноги на ногу. Ему показалось, что ей скучно слышать его неуклюжие признания, что она наверняка слыхивала и поинтересней, он смешался, кашлянул, почувствовал страшную усталость во всем теле, стал зачем-то оправдываться:

— Видишь ли, у меня есть твоя фотография. Я хотел отдать ее тебе сам…

— Да-да! — обрадованно воскликнула Вика. — Фотография! Коля передал мне… Спасибо тебе, Вася. Я очень благодарна.

— Да нет, я имею в виду совсем другую фотографию!

Ему было досадно: он так мечтал об этой встрече, такими красками рисовал ее в своем воображении, а вот встретились — и ничего похожего на его мечты: серость и равнодушие. Он попытался заинтересовать ее, не очень веря в успех:

— На этой фотографии только ты одна. И никого больше.

— Разве ты снимал меня одну? Что-то не помню… — В ее голосе ему почудилась насмешка.

— Не снимал, но так вышло.

Василий уже жалел, что завел разговор о фотографии: получалось, что сам по себе он ничего не значит.

— Она у тебя с собой?

— Н-нет. Она на заводе.

— А-а… — На этот раз она даже не попыталась скрыть своего разочарования. — Так ты передай ее Коле…

— Нет. Лучше как-нибудь при встрече… — Он все еще на что-то надеялся.

— Не знаю, — сказала Вика раздумчиво. — У меня все дни заняты… — Посмотрела куда-то мимо него, спросила зачем-то: — А ты всегда так поздно заканчиваешь?

— Нет, только в конце месяца. — И пояснил: — Аврал.

— Ты работаешь на Металлическом?

— Да. А ты?

— Я? Я в библиотеке, на Аптекарском.

— А-а… А живешь?

— Там же.

Помолчали. Говорить было не о чем. Он хотел спросить у нее, что за библиотека, какие там книги, но не спросил: вспомнилась Алка с Путиловского, которая отшила его после того, как он не был принят в комсомол. Таким, как Вика, рабочий парень вряд ли интересен.

— Ну ладно, пойду я, — сказала Вика и сделала шаг в сторону, точно была уверена, что Василий с дороги не сойдет.

И Василий не сходил: он был настолько удручен и опустошен этой холодной встречей, что уже ничего не соображал. Он знал одно: она сейчас уйдет, и снова потянутся дни без нее, дни пустых надежд и разочарований, пока возникшее в нем чувство не умрет само собой. Что ж, не повезло в очередной раз. Он придет завтра на работу, сорвет с двери своего платяного шкафа ее фотографию, изорвет на мелкие клочья и другую. Он выдумал себе эту женщину, а она совсем не такая, но главное — он ей не нужен, у нее к нему никаких чувств. Ну, был один вечер, было увлечение или еще что-то, мало ли чего не бывает: нашло на девку, вот и… Да и на него тоже.