Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Конечно, он, Хрущев, на все сталинские слова и пожелания твердил одно и то же: «Сделаем, товарищ Сталин! Выполним, товарищ Сталин! Не подведем, товарищ Сталин!» И ничего другого ему, Хрущеву, не дано, как сделать, выполнить и не подвести. И он до сих пор еще ни разу Сталина не подводил. Разве что в мелочах. Потому и едет на Украину…

Никита Сергеевич беспокойно поерзал по дивану, морща шишковатый лоб. Что-то он еще такое заметил в кабинете Сталина, что показалось ему странным, но сообразить тогда не успел: не было времени. И только теперь вспомнил: помимо Сталина в кабинете присутствовали Маленков, Каганович и Берия, недавно назначенный заместителем Ежова. Но не было ни самого Ежова, ни его первого заместителя Фриновского, который с апреля же фактически руководил Большой чисткой.

Впрочем, Ежов Никите Сергеевичу никогда не нравился: он не любил маленьких, плюгавых, худосочных. В них слишком много желчи, они пригодны лишь на что-то такое, что требует одной единственной вспышки, в которой они сами же и сгорают. И ладно, если бы только сами, а то ведь прихватывают в огонь и многих других. И еще: знают они или нет о своей миссии, но к своей роковой черте идут без оглядки, нагло посматривая на всех прочих, ни с кем не считаясь и никому не принося радости.

Но и тучный Фриновский Никите Сергеевичу не нравился тоже. Да и что такое нравится-не нравится, если речь идет о политике? Ерунда и дамские штучки. Настоящий политик должен мыслить совсем другими категориями. Примерно так, как мыслит шахматист: пешки, кони, слоны и прочая. Исключительно с точки зрения полезности для данной комбинации. А чтобы выиграть партию, жертвовать приходится не только пешками, но и, случается, самой королевой. Главное — выиграть партию, в которой король — это ты сам. И никто другой. Именно так Сталин и поступает. Следовательно, надо остаться на доске среди тех немногих фигур, без которых и король не король.

Никита Сергеевич ехал в Киев без семьи: некогда было ждать, пока она соберется. Приедет, никуда не денется. В соседних купе, пожалуй, уже спят члены его команды. Да и почему бы им не спать? У них голова не болит, разве что с перепою. Их дело: ать-два-левой, головой думать не надо, с них Сталин спрашивать не будет, и если что, все шишки достанутся ему, Хрущеву. Стало быть, надо так поставить себя, чтобы они сразу же почувствовали, от кого зависят, кому служат. Сталин далеко, а Хрущев вот он, рядом, ведет свою партию, здесь он — король. Тем более что задача перед ними стоит яснее ясного: определенные фигуры с доски убрать, другие поставить на их место. Это, разумеется, не по шахматным правилам, но зато по правилам самой жизни.

Никита Сергеевич закрыл блокнот, взбил подушку и, потушив свет, лег на диван. Но и в полумраке купе, освещенного тусклой дежурной лампочкой, перед глазами его продолжала маячить медлительная фигура Сталина, в голове набатом звучал его тихий голос. И даже тогда, когда Никита Сергеевич все-таки уснул, Сталин не исчез, он вышагивал по толстой ковровой дорожке, поводил рукой с зажатой в ней трубкой и что-то говорил, но сколько Хрущев ни напрягал слуха, ни единого слова до него не доносилось. И от страха, что он пропустит что-то важное из указаний вождя, у Никиты Сергеевича спина покрывалась холодным потом, он стонал во сне, дергал то ногой, то рукой, потом пытался куда-то спрятаться, но везде его находил светящийся круглым стеклом пенсне неподвижный глаз Лаврентия Берии.

К приезду Хрущева на Украине уже были вычищены многие тысячи партийных и всяких других работников. Никита Сергеевич сел в еще, можно сказать, теплое кресло Первого секретаря ЦК КП(б)У товарища Косиора Станислава Викентьевича, который уезжал в Москву на должность зампреда Совнаркома. Утром Косиор зашел проститься, они посмотрели в глаза друг другу, как бы спрашивая, что значит эта перетасовка, но не обмолвились ни словом, а все больше о текущих вопросах, а потом и вообще лишь о погоде да о здоровье, о том, какая тут охота и на какую дичь. Да и что тут обсуждать? Обсуждай не обсуждай, а день начинается с восхода солнца и заходом светила заканчивается.

На завершившем вчера свою работу пленуме ЦК, на котором Никиту Сергеевича утвердили первым секретарем компартии Украины, он с яростью разоблачал ротозейство, благодушие, некомпетентность и беспринципность в вопросах отбора и расстановки кадров, бессудные гонения на честных коммунистов, сведения личных счетов и прочие антипартийные и антисоветские мерзости, в результате чего… пошла кума в огород, а там полный недород… то есть ни початка кукурузы, ни огурца, ни буряка, ни подсолнуха, одна лебеда да крапива; а также, как говорилось на январском сего года пленуме ЦК нашей родной коммунистической партии, «еще не вскрыты и не разоблачены отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на репрессиях против честных членов партии. Эти карьеристы всеми способами стараются застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий…»

— Я самолично буду разбираться с этими огульными напраслинами! — грозил кулаком притихшему залу Никита Сергеевич. — Ибо, как говорят в нашем народе, криворожий и в зеркало не видит, какая у него рожа имеется на самом деле, а мы, большевики-ленинцы-сталинцы, должны видеть все и не допускать ни близорукости, ни дальнозоркости в этом, так сказать, принципиальном вопросе, который со всей остротой, как говорится, на все ребро поставлен перед нами товарищем Сталиным, нашим гениальным вождем и учителем.

И Косиор, сидевший на пленуме за столом президиума, понимал, в чей огород мечет камешки московский варяг, и все в этом зале понимали, чем эта замена может для них обернуться, и заранее прикидывали, как и за счет кого можно удержаться на плаву.

— Я самолично буду рассматривать ходатайства отдельных граждан и членов партии, по отношению которых были выдвинуты огульные обвинения и применены необоснованные репрессии, — грозился Никита Сергеевич. — Для чего три раза в месяц двери моего кабинета будут открыты настежь для рядовых членов партии и граждан. И, будьте покойны, я разберусь, кто и что, потому что именно на это меня нацелили наше родное Цэка, Политбюро и лично товарищ Сталин. Будьте покойны, я оправдаю их доверие. Ибо, как говорится, со свежего глазу соринка видна, а слепому и микроскоп не поможет.

Никита Сергеевич вскрыл засургученный пакет с секретными списками должностных лиц, подлежащих репрессированию как злостных врагов советской власти, как затаившихся троцкистов, заговорщиков и террористов, шпионов и диверсантов. Этих уже ничто не спасет. Затем внимательно просмотрел список людей, который ему подготовило управление госбезопасности. В этом, втором, списке значились те, кого можно отнести в разряд безвинно пострадавших. Список большой, но на сегодняшний прием назначено лишь десять человек: директор завода, два инженера, один писатель, трое военных от майора до полковника, бывший секретарь партбюро одного из заводов и один рабочий, невесть как затесавшийся в эту компанию. Их дела уже лежат перед Никитой Сергеевичем. В серых папках по три-четыре машинописных странички, чтобы товарищ Хрущев не путался в каракулях следователей и обвиняемых.