Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

— Давай, — произнес Сталин, протягивая руку.

Никита Сергеевич торопливо раскрыл папку, вынул скрепленные между собой листы с напечатанными на них в алфавитном порядке фамилиями и должностями, которые за этими фамилиями значились.

Сталин взял листы, заглянул в последний, спросил:

— А где твоя фамилия, Микита?

— То есть как, товарищ Сталин? — враз сник и посерел Хрущев. Он вспомнил, как холодно разговаривал с ним в приемной Поскребышев, что Сталин не подал ему руки, что в приемной почему-то находятся майор и капитан госбезопасности, которые проводили его долгим оценивающим взглядом, и пролепетал едва слышно: — Но если вы прикажете, товарищ Сталин…

— Прикажу, — медленно произнес Сталин и, ткнув черенком трубки в угол первого листа, пояснил, пристально глядя на Хрущева щелками табачных глаз: — Вот здесь должна быть твоя резолюция… Или ты хочешь остаться в стороне, сохранить невинность?

Хрущев перевел дух, отер обильный пот с лица и шеи большим платком, и на лице его землистый оттенок сменился густым багровым цветом.

— Так я, товарищ Сталин… Так мне казалось, что… Да я хоть сейчас с превеликим удовольствием! — вдруг вскричал он, вырывая из рук Сталина листы.

— Вон красный карандаш, — показал Сталин на малахитовый стакан, из которого торчали разноцветные карандаши.

Хрущев выдернул карандаш, согнулся над столом и размашисто написал в углу первого листа: «Собакам собачья смерть!!!» — и поставил три жирных восклицательных знака, после чего размашисто подписал: НХрущев.

— Вот это другое дело, Микита. А то мне докладывали, что ты на собрании партактива в Доме Союзов все на НКВД да на Ежова ссылался, а сам будто бы в стороне. Смотри у меня! — погрозил Сталин трубкой и, взяв листы, стал просматривать фамилии.

— Что вы, товарищ Сталин! — раскинул руки Хрущев. — Я имел в виду, что партия и весь трудящийся народ… Я ведь понимаю, что значит личная ответственность перед партией, ее Цэка, Политбюро и лично перед вами, товарищ Сталин…

Сталин снова ткнул трубкой в список:

— Тут у тебя значится Задонов Л. П. Это какой такой Задонов? Это не родственник писателя Задонова? Не брат его?

Никита Сергеевич опять посерел.

— Н-не могу знать, товарищ Сталин. Списки составляли… Но если вы прикажете…

— Как же ты подписываешь список, а сам не знаешь, кто в нем значится? Кто потом будет отвечать перед партией за допущенные перегибы? А если ты приговорил нужного партии человека? Тем более что здесь значится: инженер-котлостроитель…

— Не углядел, товарищ Сталин, — лепетал Никита Сергеевич. — Всех не проверишь. К тому же товарищи в УНКВД по Москве и области заслуживают доверия… Правда, и среди них могут оказаться и оказываются, но… Я прикажу проверить и уточнить. Сегодня же…

— Поздно. Если это родственник писателя Задонова, то надо брать и самого писателя, — раздумчиво произнес Сталин и принялся набивать табаком трубку.

— Я прикажу вычеркнуть из списка… — промямлил Никита Сергеевич.

— Поздно. Если начнем списки переделывать да вычеркивать, так увязнем в этом болоте, что не вылезем. Пусть все остается, как есть. А вот что делать с самим писателем в этом случае? — спросил Сталин у самого себя и надолго замолчал, раскуривая трубку.

Сделав несколько затяжек дымом, он пошел вдоль стола. Проходя мимо Хрущева, усмехнулся в усы: Хрущев стоял, как вкопанный, и обильно потел, следя за Сталиным поросячьими глазками из-под белесых бровей.

— Мда, что же нам делать с этим Задоновым? — еще раз спросил Сталин, стоя к Хрущеву спиной. — Что ты, Микита, знаешь об этом писателе?

— Я? Если честно, товарищ Сталин…

— А ты как хотел?

— Только честно, товарищ Сталин! Так вот, я и говорю, положа руку на сердце: не знаю. Как-то не довелось… все дела да дела, вздохнуть некогда…

— Значит, не читал Задонова, Микита?

— Что-то такое читал, товарищ Сталин, но в общем и целом не читал.

— У одного товарища Сталина, выходит, никаких дел, — проворчал Сталин. — Как может член партии, называющий себя истинным большевиком-ленинцем, делать хорошо дела, если не знает, что об этих делах думают наши лучшие писатели? Только невежественные люди могут полагать, что они знают все и все понимают. Такие самоуверенные люди партии не нужны. Партии нужны грамотные и разбирающиеся во всех вопросах работники.

— Я непременно, товарищ Сталин…

— Партии Задонов нужен… — не обратил Сталин внимания на Хрущева, продолжая развивать свою мысль. — Таких писателей не так уж много… Их ценить надо, оберегать… Иногда даже прощать им некоторые ошибки, воспитывать в партийном духе… Пожалуй, простим ему его брата. Пусть пишет. — И, повернувшись к Хрущеву, приказал:

— Проследи, чтобы ни один волос с головы писателя Алексея Задонова не упал.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — изогнулся Никита Сергеевич, оттопырив широкий зад. — Приму к незамедлительному исполнению… непременно прочитаю писателя Задонова от корки до корки… с этих самых пор стану пристально следить за всей литературой, товарищ Сталин, как слежу за тем, что пишут газеты…

Сталин покосился на него, подумал: «Этот родную мать зарежет», — вяло махнул рукой, отпуская Хрущева, погрозившись:

— Смотри у меня.

И наблюдал с усмешкой, как Хрущев пятится задом и, лишь оказавшись возле двери, повернулся боком, открыл ее и выскользнул из кабинета.

Когда дверь закрылась, Сталин освобожденно улыбнулся и тихо рассмеялся перхающим смехом: страх Хрущева его позабавил, но и заставил лишний раз убедиться, что посредственный, но преданный человек в тысячу раз полезнее для дела, чем обладающий выдающимися способностями, но сомневающийся.

Правы древние мудрецы: всякая власть держится исключительно на дураках.

Когда Поскребышев вновь зашел в кабинет с бумагами, Сталин спросил у него:

— Как там Хрущев, не намочил у тебя в приемной?

— Намочить не намочил, но штаны точно были мокрыми, товарищ Сталин, — ответил тот и скупо улыбнулся. — Я еще поставил у двери двоих из охраны. Никита как увидел их, так чуть не сел на пол: решил, что это по его душу.

— Ну, ты!.. Не очень-то, — погрозился Сталин, подняв на своего секретаря табачные глаза. — Не забывайся.

— Я не забываюсь, товарищ Сталин.

— То-то же. И вот еще что… — Сталин задумался на минутку, глядя куда-то в пространство, потом, кашлянув, произнес тише обычного: — Доставь-ка сегодня… в кремлевскую квартиру… часов эдак в десять… Киру Ивановну… Только без хамства.

— Будет исполнено, товарищ Сталин.

Кира Ивановна, жена командарма первого ранга Кулика, приглянулась Сталину на одном из домашних приемов, которые устраивал Ворошилов для своего окружения. Сталин, пожалуй, не обратил бы на эту вызывающе красивую женщину особого внимания, если бы не заметил с ее стороны повышенного и несколько странного внимания к себе. Именно странного, в котором он сразу не разобрался, но потом, по прошествии времени, вспомнив это внимание, определил его как внимание блудливой самки. Тогда Сталин лишь отметил это внимание, но никак внешне не показал, что заметил его.