Евгений Единак - Реквием

У Гусаковых голуби занимали часть чердака старого длинного сарая и помещения для коровы. После окончания семилетки Боря поступил на обучение к портному, затем работал в швейной мастерской, откуда ушел в армию. Голуби паровались по собственному влечению, птенцы все чаще были сизой окраски, а полет их становился все больше похожим на виражи и пикирование простяков. Лишь изредка, какой-либо голубь в полете притормозит, как бы вспоминая что-то, чуть качнет и тут же устремляется вслед стае.

После шести лет я уже бегал самостоятельно к деду по матери, живущему в самой нижней части села. Дом и сарай там были крыты соломой. Крыша была высокой, казалась почти отвесной. Широкая, низко спускающаяся стреха. С тыльной стороны дома весь пролет между двумя стропилами занимал широкий ход на чердак. Ход служил летком для гнездившихся на чердаке голубей.

Массивный дымоход по центру был соединен с двумя лежаками от печек с обеих половин дома. Летом, под более чем полуметровым слоем увязанных внахлест снопов, никогда не было жарко. Зимой, когда почти постоянно топились две печи, на чердаке возле лежаков почти никогда не замерзала вода. Жившие на чердаке голуби плодились почти круглый год. Гнезда они устраивали под лежаками и по ходу стрехи, где были уложены снопы ржаной соломы.

Дед водил только одну породу голубей. Это были птицы несколько меньше, чем простяки. Продолговатая голова, чубы. Передний чуб всегда был торчком или, как говорил дед, топорчиком. Голуби у деда были различных расцветок: белые, черные, вишневые и желтые. Было несколько пар белых чернобоких и красно-рябых. Дед выменял голубей сразу же после войны у жителей Украины, приезжавших покупать вино оптом.

Голубей дед называл козацкими, иногда торкотами, но чаще всего вертунами. Можно предположить, что это были старо-казацкие и торкуты. Мне тогда было все равно, как они назывались. Главное, что они мне нравились гораздо больше, чем голуби Гусаковых.

Выманивал голубей на улицу мой старший двоюродный брат Боря, живший с мамой в другой половине дедова дома. Он начинал сыпать зерна кукурузы и пшеницы прямо на утоптанную площадку под ходом на чердак, приговаривая: дуз-з-зь, дуз-з-зь… По краю проема хода на чердак показывались несколько птиц. Они недоверчиво и резко крутили головами, как бы раздумывая. Боря в таких случаях говорил:

— Отойди за угол, они тебя боятся.

Я неохотно отходил.

Наконец слетал первый. Как только он начинал клевать, слетали все голуби, стоявшие по краю проема. На чердаке слышалось беспорядочное хлопанье множества крыльев. Многие голуби слетали на землю даже не становясь на край. Начиналось беспорядочное мельтешение. Мелко семеня, голуби пытались обогнать друг друга за очередным зерном.

Когда деда не было рядом, Боря, обогнув дом с обратной стороны, выносил жестяную кружку, наполненную семечками подсолнуха. Настороженно оглянувшись, Боря горстями разбрасывал семечки. Голуби начинали суетиться еще быстрее. Подобрав корм, голуби разделялись. Часть их спешно возвращалась на чердак, на гнезда. Большинство же усаживалось на длинную пражину (жердь), перекинутую с вкопанного столба на крышу дома.

Дед, переживший первую мировую, побывав под газами и перебивавшийся впроголодь в голодовку сорок седьмого, к кормлению голубей семечками относился весьма болезненно. Поймав нас на месте «преступления», дед брал кружку узловатыми пальцами с огромными синюшными ногтями. Поводя пальцем по краю кружки, дед, тяжело дыша, говорил:

— Из этой самой кружки семечек выходит стопка подсолнечного масла. А макух парили и заправляли кашу, сваренную из толченого жита (ржи).

Боря родился в сорок втором. В сорок седьмом ему было пять лет. Но каши с макухом он не помнит. Борина мама — тетка Антося была «партейной.» С самого начала колхоза она все время работала продавцом в колхозном ларьке. Боря ел кашу, жареные яйца и картошку с крупными шкварками, в которых толстыми прожилками всегда было мясо. Когда он начинал есть, я громко глотал слюну. Услышав бульканье в моем горле, Боря протягивал мне ложку и кусок хлеба.

Мне, родившемуся в сорок шестом, в голодовку был неполный год. К рассказам взрослых о недавней голодовке мы относились, как к чему-то далекому, подчас нереальному. Для нас главным было хорошо накормить голубей. Чтобы они могли в свою очередь накормить своих птенцов.

Ближе к обеду Боря шел к зарослям сирени и, чертыхаясь, вытаскивал из гущи веток длинный тонкий шест.

— Опять баба полотно отвязала. — в сердцах говорил он.

Мы заходили в сени и из-за мешков Боря доставал длинное красное полотно. Я уже давно прочитал, что было написано на нем разведенным зубным порошком. Сначала там было: «Да здравствует сталинская конституция!». Я понятливо сбегал в комнату и протянул Боре большие портняжьи ножницы. Надрезав, мы резко оторвали кусок кумача с тремя белыми буквами — СТИ.

Скомкав оставшееся полотнище, Боря старательно затолкал его в щель между двумя мешками и стеной. Чтобы никто не нашел. Дед рассказывал, что в соседнем районе одного мужика посадили в тюрьму за то, что он отстирал плакат и разорвал его на портянки. В тюрьму нам как-то не хотелось.

А баба Явдоха, видимо, тюрьмы не боялась. Она регулярно отвязывала красное полотнище от Бориного шеста, тщательно отстирывала и рвала на небольшие лоскутки. Сложенные вчетверо платочки она накладывала на постоянно сочащиеся раны, сплошь покрывающие дедовы ноги.

Боря вязал на шест очередную красную тряпку и начинал размахивать ею. Голуби дружно взлетали с жерди и, хлопая крыльями, поднимались ввысь. Отставив шест, Боря совал два пальца в рот и пронзительно свистел. В ответ голуби поднимались еще выше и…

Начиналось невообразимое. Голуби разделялись, каждый летал сам по себе. Сначала кувыркался один, оглашая кувырок хлопком. Потом, как будто по команде, начинала кувыркаться вся стая.

Каждый голубь изощрялся в воздушной акробатике по-своему. Одни на полном лету, как будто на что-то натыкаясь, на мгновение останавливались в воздухе. Затем начинали перекидываться назад, клубком, стремительно теряя высоту. Снизившись на несколько метров, голубь расправлял крылья и кругами снова начинал набирать высоту. Другие голуби вертели через голову, сохраняя почти горизонтальный полет. Некоторые крутили боком, через крыло. Немногие, набрав высоту, лишь садились на хвост.

— Молодые. — коротко давал определение Боря.

Молодые быстро уставали и начинали беспорядочно садиться. Некоторые садились на соседский сарай, тоже крытый соломой. Схватив шест с навязанной тряпкой, Боря бежал к сараю и сгонял голубей, так как сосед в таких случаях начинал ворчать, насылая на птиц и Борю самые страшные кары. Соседа Боря не боялся, но у того в доме было охотничье ружье. Мы опасались, что, потеряв терпение, сосед может выстрелить по голубям.