Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Большинство как бы не поняло моих слов или надеялось услышать что-нибудь еще. Немного поволновались, потом успокоились, с надеждой смотрели на меня.

Почему-то стоявшие позади ни с того ни с сего стали протискиваться вперед, несколько человек из передних рядов едва устояли на ногах. Толпой я был оттеснен назад и шагнул на одну ступеньку выше.

— Брехня! Как такую дацзыбао мог написать психически больной человек!

— Правильный вопрос! Это невозможно! Революционные товарищи, эта дацзыбао не выражает мыслей, в ней все шиворот-навыворот!

— Эй, ты, какие у тебя есть документы, подтверждающие, что ты младший брат написавшего дацзыбао?

— Покажи документы!

Несколько голосов ревела из толпы в мою сторону.

Документы... У меня не было с собой никаких документов, чтобы подтвердить, что я младший брат старшего брата, что он является моим старшим братом.

— Прошу у всех тишины! Вы не можете так относиться к мальч... к революционному маленькому генералу! — пытался начальник управления ОБ удержать положение в нормальном русле. Однако ту минутную тишину, что была только что, теперь уже трудно было восстановить.

— Закрой рот! Ты не имеешь права распоряжаться и приказывать нам!

— Революционные массы, не расходитесь, это, похоже, большой обманщик!

— Заговор!

— Откуда они привезли этого мальчишку, чтобы обманывать нас?

— Хотят замутить воду, заморочить нам головы! Не выйдет!

— Революционные массы, ни в коем случае не поддавайтесь обману.

— Будьте бдительны к замыслам врагов выиграть время и достичь цели.

Без остановки из толпы революционных масс доносились выкрики. Я растерялся. Глядя на эти революционные массы и то, что происходит, я вдруг понял, что в эту удушливую ночь среди них есть люди, которые, возвратившись домой, не смогут спать, не посмотрев какое-либо зрелище. Точно также, как и я, и мои однокашники несколько дней назад слонялись по всему городу, чтобы тоже посмотреть какое-нибудь представление «культурной революции» с избиением. Вряд ли они не верят тому, что я сказал. Они не хотят верить мне. Потому что, если все поверят мне, тогда они не увидят никакого зрелища. Они разочаруются. Они почувствуют, что впустую провели несколько часов перед входом в управление ОБ. Зря разыгрывали возмущение, напрасно показывая свое негодование, пытаясь повлиять на других и возбудить их энтузиазм. Это не имело никакого смысла. Поэтому как они могли допустить, чтобы я, мальчик, сказал несколько слов и так легко толпа разошлась.

Что же касается большинства людей, то они еще не определились, надо ли верить моим словам или нет. Вроде бы есть резон верить и в то же время есть основание не верить. Так же как в случае со словами «Да здравствует Чан Кайши» в картине «Члены кооператива стремятся к солнцу», как сомнительно было наличие слов «Разгромим председателя Мао» в домашнем календаре, иероглифов «Мао» на подошвах обуви и крышках котлов, иероглифов «Император Ню Найвэнь» на пачках сигарет «Харбин», вроде бы да и вроде бы нет. Поэтому самая правильная позиция — это и верить, и не верить. Верить — не верить, делать — не делать. Каждый человек может уходить или не уходить, все революционные массы могут только собираться вместе, но не могут расходиться.

Я крайне возненавидел тех нескольких человек, которые орали из толпы. Именно из-за их выкриков трудно было решить мою судьбу. И не только трудно решить, а, наоборот, пополнявшие место события люди с более сложным и богатым воображением придавали делу другую окраску.

Я почти лишился рассудка и начал кричать тем горлопанам матерные ругательства.

К счастью, начальник управления ОБ положил мне на плечо свою руку и, сохраняя полное спокойствие и самообладание, глядя на толпу, сказал мне:

— Не бойся.

Бояться? В этот момент я уже ничего не боялся. Я что есть мочи ненавидел эту революционную толпу черного воронья, маячившую перед глазами. Ненавидел до зубного скрежета.

До сих пор размышляю. Размышляю о нашей Родине, нашей нации. Не из-за того ли «Великая культурная революция» длилась ровно десять лет, что в рядах революционных масс было очень, очень много таких вот слишком горячо преданных революции людей?

Все из целого миллиарда стали критиками и политиками, в головах миллиардного населения была туго и надолго натянута струна классовой борьбы и борьбы линий. Как только государство смогло не погибнуть! Как смогла не прийти в упадок нация! Как не воцарился в Поднебесной бесконечный беспорядок?!

Пройдя через испытания «Великой культурной революции», я, как мне думается, получил намного более глубокие познания «народа» и «масс» в сравнении с прошлыми. Когда они свергали один строй и вновь создавали другие, они были Великими. Когда они раболепно падали ниц перед некими религиозными тотемами, они были ничтожными. Было прискорбно, когда они поступали как заблагорассудится по теории, оторванной от действительности. Когда делали это по собственному желанию и когда стремились, чтобы также делали их соотечественники, они были отвратительны. Когда они отвратительны, они страшны, целый миллиард народа. В миллиардном народе всегда было две силы. Только народ, сбросивший с себя железные оковы древности, современных феодальных заблуждений, является поистине великим народом! Когда приходит такое время, дети такого народа могут из глубины души воскликнуть: да здравствует народ!

Мне подали тушь и кисточку. Один из двух сотрудников управления ОБ негромко сказал мне:

— Напиши подтверждение, есть только такой выход. Я ничуть не колеблясь, жирно обмакнул кисть в тушь и на дацзыбао брата размашисто начертал:

Мой старший брат является психически больным, все, что он написал, абсурдно!

— Не смейте уничтожать дацзыбао! — выкрикнул кто-то. Я резко повернулся и высоко поднял флакон с тушью. Среди революционных масс начался галдеж, беспорядок. Я с яростью бросил флакон с тушью на грязные ступеньки крыльца. Он разлетелся вдребезги, брызги туши заляпали одежду многих, попали на лица. Провались они, эти революционные массы!

Я бросился с крыльца, втиснулся в толпу и разъяренный побежал домой... Слезы катились из глаз. Позор...

Позор для семнадцатилетнего юноши... Позор для народа...

«Великая культурная революция» оказалась не похожа на ту, какой ее представлял себе я и мои соученики: мы ее видели уже на этапе завершения, а оказалось как раз наоборот, она даже можно сказать еще по-настоящему не началась. «Революционные действия», которые мы проводили или в которых участвовали, а также все, что узнали, услышали и увидели, все зрелища, которые будоражили нас, волновали, мутили наше сознание, заставляли бурлить нашу кровь — может быть на деле вся эта грандиозность была всего лишь репетицией перед игрой на большой сцене, для того, чтобы настоящий спектакль начался в атмосфере, когда приглушены гонги и не бьют барабаны. Вскоре вышло сообщение от 16 мая.