Владимир Ераносян - Заоблачный Царьград

– Наш ответ таков: мы не знаем хазарской беглянки и думаем, что она есть орудие византийских интриг. А потому мы не можем дать благословение на сей брак, уважая прежде всего статус князя и его соправителя, пытаясь оградить его от неравного брака.

– Это последнее слово? И ничто не изменит твоего решения? – бросил напоследок Асмуд.

– Ну почему же. Если Русь примет христианство под омофором [9]болгарского патриарха и признает нас как своего сюзерена, все может измениться!

– Я передам князю и княжичу все слова, что услышал, как только доберусь до Киева, но что передать мне будущей супруге княжича Игоря? Она теперь под крылом Руси, в полной безопасности, в добром здравии, она очень просила узнать через дядю свое настоящее имя…

– Так пусть спросит его у своего дяди. Мы не знаем ни ее, ни тем паче ее дяди.

После удаления варягов царь Симеон, оставшись наедине с доверенными придворными, спросил у них, не будет ли его отказ благословить князя русов на династический союз иметь роковые последствия для царства. На это придворные сказали в один голос, что его величество поступил сообразно своей великой мудрости, русы – эти грабители с севера – недостойны такого почета и перед ними не стоит прогибаться.

– Хорошо, что наша новая столица будет далеко и от моря, и от реки… – неожиданно заявил царь, попросив привести своего четырехлетнего сына. Почему он вдруг вспомнил о нем, размышляя о реке, несущей опасность, не ведал никто. Он гладил волосы мальчика, пытаясь разглядеть будущее. – Именно из Преслава ты будешь править, наш возлюбленный сын Петр. Там будет несокрушимая крепость, неуязвимая цитадель новой столицы христианского мира!

Симеон верил, что удача не оставит новое царство, что могущество его державы продолжится и после его смерти, что золотой век Болгарского царства, расцветшего при нем, продлится и при его наследнике. Его сыну с такой крепостью не будут страшны ни византийцы, ни русы… И все-таки что-то тревожило царя, он увидел в глазах своего малолетнего сына что-то необъяснимое, ужаснувшись от мимолетного видения. Он вдруг усомнился в правильности принятого решения, но отбросил гнетущее чувство и изрек свою волю:

– Драккары русов – грозная сила. Ее не стоит недооценивать. Эти суда приспособлены для внезапных речных походов, они идеальны на мелководье, где не пройти византийским триерам и дромонам. Поэтому слушайте приказ царя! Удвойте бдительность на Дунае. Насыпьте оборонительные валы и ставьте частоколы. Русы оскорбились, ждите лазутчиков в облике купцов. Хватайте их, вырывайте языки и ослепляйте. Отправляйте такими обратно, пусть дикари знают, что их ждет в Болгарии. И пошлите послов к печенегам, скажите им, чтобы они денно и нощно трепали русов, истребляли их суда на Днепре, и тогда мы помилуем их за предательство во время войны с византийцами…

Асмуд вернулся домой ни с чем. Ему нравилась возлюбленная княжича, и он не хотел расстраивать девушку. Но пришлось.

Князь Олег оказался прав, предвидя именно такой неутешительный исход переговоров с булгарами, но и он прикипел к девушке с благородным нравом своим сердцем, хоть и сохранял на челе печать безразличия к загадке ее появления и тайне ее родословной.

От нее исходил свет, а заметный румянец на ее щеках, никак не стыкующийся с ее смуглой кожей и темно-русыми волосами, придавал ее лицу несколько наивное выражение, что исключало любой подвох и неискренность. Она никогда не врала, не старалась понравиться, не льстила. Быть может, именно это ее качество сразило молодого княжича, который думал только о ней и хотел говорить только с ней, пренебрегая теперь поучительными беседами с дядей.

Князь-регент присматривался к самозваной царевне, видя неподдельную симпатию к ней своего воспитанника. Девушка вызывала у регента живой интерес. Именно она повлияла на то, что регент сменил гнев на милость и, забыв о двусмысленном предсказании своего ведуна, вновь проникся к Игорю отеческим чувством.

После возвращения послов из Болгарии он вызвал царевну на разговор. Не сразу, спустя какое-то время.

Он повел ее на капище славянских богов не для того, чтобы приобщить к новой религии, а чтобы узнать правду через клятву.

Они долго говорили о богах и вере, прежде чем князь перешел к главному. Она была искренна с правителем, как и со всеми, признавшись, что не чувствует никакого трепета перед деревянными истуканами, но при этом испытывает благоговение, когда христианин Фотий читает вслух свои молитвы.

– Я оказалась здесь лишь благодаря тому, что поверила старцу. А он верит в своего Бога… – сказала девушка князю. – Старик Фотий предсказывает все мои желания еще до того, как я поделюсь ими сама с собой, и этот дар у него от Бога.

– У меня есть волхв Деница, он предугадывает события не хуже твоего византийского святого. Тот еще пройдоха! – посмеялся Олег.

– Я хочу узнать Бога, в Которого верит старец, хотя бы в знак признательности за мое спасение. И за то, что его вера привела меня к доброму княжичу, который не выдал меня убийцам моих родных и моего наставника, – с огнем в глазах выпалила девушка.

– Вижу, нравится тебе наследник… И даже больше невидимого Бога Фотия, – высказал свое предположение князь. – Игорь, вот твой истинный идол, на которого ты молишься со всем усердием. Он твердит мне день и ночь, что ты царевна, и хочет на тебе жениться, говорит, и ты не против. Но он наследник трона, а принцу соответствует только принцесса! При этом твой предполагаемый дядя и слышать не хочет о родственнице.

– Я знаю, и оттого мне печально. Мне рассказали, что, окажись я в Плиске немного раньше, меня бы отправили в Византию заложницей. А теперь я не нужна моему дяде даже в этом ничтожном качестве, и он вовсе меня не признает.

– Да уж, – почесал затылок князь. – Но нет худа без добра. Теперь я точно знаю, что царь Болгарии боится русов. Верно, боится! Ну да ладно, тяжко, наверное, тебе живется без имени-то?

– Теперь у меня появилось имя!

– Да ну?! И какое же?

– Я попросила княжича придумать мне новое имя. Он долго не мог, но потом я попросила его вспомнить самого дорогого его сердцу человека из ныне живущих на земле и назвать меня в его честь.

– Интересно…

– Меня зовут Хельга, мое славянское имя Ольга. Мне даровано имя в честь вас, добрый князь…

Еще спустя несколько месяцев начались приготовления к свадьбе. Свадебным подарком от княжича было венчание в специально выстроенной в Киеве первой христианской церквушке.

Олег, благословивший этот брак и заявивший во всеуслышание, что Ольга происходит из венценосного рода булгарских ханов, проявил всю свою толерантность к вычурным обрядам, атрибутам и помпезному одеянию византийца Фотия.