Кен Фоллетт - Столп огненный

Юноша подавил желание выскочить из дома и броситься к Марджери прямо на рыночной площади. Он поговорит с нею, когда закончатся занятия в школе.

Утро он провел в амбаре, делая записи в учетной книге. Старший брат Неда, Барни, ненавидел такую работу – Барни сызмальства мучился с грамотой и читать научился только в двенадцать лет, – а вот Неду нравилось копаться в счетах и выписках, подсчитывать количество олова, свинца и железной руды, отмечать плавания в Севилью, Кале и Антверпен, сравнивать цены и записывать прибыль. Сидя за письменным столом, с гусиным пером в руке, перед чернильницей и толстой книгой на столешнице, он словно окидывал взором бескрайние просторы торговых связей.

Увы, по всем подсчетам выходило, что дела идут неважно. Большая часть имущества, принадлежавшего Уиллардам, находилась в Кале и была, скорее всего, присвоена французским королем. Да, на складе в Кингсбридже оставались ценные запасы, но продать их было сложно, пока не восстановится торговля через пролив, прерванная войной. Пришлось уволить нескольких работников, потому что нечем было их занять. Мать поручила Неду проверить, каковы остатки, и выяснить, возможно ли избавиться от них за сумму, которой хватит на покрытие растущих долгов.

Работу постоянно прерывали вопросами – мол, откуда у него синяк под глазом? Нед отвечал чистую правду, которую не стал скрывать и от матери: Барт и Ролло поколотили его за то, что он посмел целоваться с Марджери. Никого это не удивляло, ведь молодые люди частенько выясняли отношения на кулаках, в особенности по конец каждой недели, и по понедельникам очень многие щеголяли свежепоставленными синяками.

Бабушка обозвала Ролло «треклятым шалопутом».

– В малолетстве он был отпетым сорванцом, а вырос и вовсе громилой. Ты бы его поостерегся, – посоветовала она.

Элис же посочувствовала утрате зуба.

Ближе к полудню Нед вышел из амбара и двинулся вдоль по слякоти главной городской улицы. Вместо того чтобы идти домой, он направился ко входу грамматической школы. Колокол на соборе отбил полдень, как раз когда он подходил к дверям. Теперь он ощущал себя так, будто повзрослел на пару десятков лет по сравнению с тем юнцом, что окончил школу три года назад. Заботы, мнившиеся тогда столь важными – занятия, состязания, зависть, – ныне казались удивительно мелкими.

Через площадь к школе подошел Ролло, явившийся, судя по всему, за Марджери. Завидев Неда, он поежился и даже как будто слегка испугался.

– Держись подальше от моей сестры! – процедил Ролло, наконец совладав с собою.

Нед не собирался отступать.

– Так заставь меня, ты, олух бестолковый.

– Хочешь синяк под вторым глазом?

– А ты попробуй поставь сначала.

Ролло пошел на попятную.

– Я не буду драться на людях.

– Еще бы! – Нед презрительно фыркнул. – Ведь твоего здоровенного дружка Барта тут нет, никто тебе не поможет.

Из дверей показалась Марджери.

– Ролло! – воскликнула девушка. – Ради всего святого, ты опять затеваешь драку?

Нед молча смотрел на нее, не находя слов. Маленькая, но до чего же красивая! Подбородок вскинут, зеленые глаза мечут молнии, а голос такой повелительный…

– Тебе запрещено говорить с Уиллардом – заявил Ролло. – Идем со мной, сейчас же.

– А я буду говорить, – возразила она.

– Я тебе запрещаю, поняла?

– Даже не думай хватать меня, Ролло, – предупредила она, словно прочитав мысли брата. – Веди себя разумно. Вон, встань-ка у епископского дворца. Оттуда ты сможешь нас видеть, но ничего не услышишь.

– Тебе нечего ему сказать!

– Не глупи. Я должна ему рассказать, что было вчера. Ты ведь не станешь мне мешать, правда?

– Рассказать? И все? – недоверчиво уточнил Ролло.

– Клянусь. Нед должен знать.

– Не позволяй ему прикасаться к тебе.

– Ступай, подожди меня у дворца.

Ролло нехотя отошел на два десятка шагов, остановился и принялся испепелять Неда и Марджери взглядом.

– Что случилось вчера, после драки? – спросил Нед.

– Я кое-что поняла, – ответила девушка. На ее глаза навернулись слезы.

У Неда неприятно засосало под ложечкой.

– И что же?

– Мой долг состоит в том, чтобы слушаться родителей.

Она все-таки заплакала. Нед полез в карман, достал льняной платок, сшитый матерью, с каймой и узором из желудей. Он ласково промокнул этим платком щеки Марджери, вытер следы слез, а она вдруг выхватила платок у него из рук и принялась тереть глаза.

– Больше ничего объяснять не надо, верно?

– Почему ты так решила? – Нед призадумался. Он знал, что Марджери, несмотря на мнимое легкомыслие и широко известное своеволие, в сердце глубоко благочестива. – Разве не грешно возлегать с мужчиной, которого ты ненавидишь?

– Церковь такому не учит.

– Жаль. По мне, ей следовало бы об этом вспомнить.

– Вы, протестанты, все норовите исказить слово Божье.

– Я не протестант. Так все дело в этом?

– Нет!

– Что стряслось, Марджери? Что они тебе наговорили? Тебе угрожали?

– Нет, мне напомнили о моем долге.

– Кто напомнил? – требовательно спросил Нед, чувствуя, что от него пытаются что-то скрыть. – Кто, скажи?

Марджери помешкала, явно не желая признаваться, потом передернула плечами, как бы давая понять, что это на самом деле не имеет значения.

– Епископ Джулиус.

Нед разъярился:

– Да он же прихвостень твоего отца! Его только пальчиком поманили, он и прибежал!

– Он – наместник Христов.

– Христос не указывал, кому на ком жениться.

– Но Иисус требует от меня послушания.

– При чем тут Иисус и Божий промысел? Твои родители прикрываются верой, чтобы заставить тебя поступить, как нужно им.

– Не обижай меня такими упреками.

– Значит, ты выйдешь за Барта Ширинга, потому что так сказал епископ?

– Потому что этого хочет Господь! Мне пора. Нед, нам с тобою впредь лучше встречаться и разговаривать как можно реже.

– Почему? Мы живем в одном городе, ходим в один храм. Почему бы нам не поговорить?

– Потому что у меня сердце разрывается! – выкрикнула Марджери и побежала к брату.

Барни Уиллард шагал по запруженной севильской набережной, высматривая, не пришли ли с ранним приливом по реке Гвадалквивир какие-нито английские корабли. Ему отчаянно требовалось узнать, жив ли дядюшка Дик и все ли семейное имущество утрачено.

Вдоль реки задувал студеный ветер, однако небо было ясным и голубым до синевы, а утреннее солнышко согревало загорелое лицо Барни. После пребывания в Испании, подумалось ему, он никогда больше не привыкнет снова к промозглой сырости и низким облакам, характерным для английской погоды.

Севилью выстроили в излучине реки, по обоим берегам. С внутренней стороны излучины начинался широкий берег грязного песка, тянувшийся вверх до более твердого склона, на котором теснились вместе тысячи домов, дворцов и церквей этого города, самого большого в Испании.