Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Дом начальника райотдела НКВД, старшего лейтенанта ГБ Гургена Азаряна, был двухэтажным: первый этаж кирпичный, второй деревянный. Дом выделялся среди других своей основательностью и ухоженностью: свежевыкрашенный зеленой краской высокий глухой забор, крыша, крытая оцинкованным железом, голубые наличники и ставни. В недавние времена такой дом говорил о достатке и сравнительно высоком общественном положении семьи. Такой дом мог тянуть и на купца второй гильдии. О том, что дети этих купцов каким-то образом умудрялись становиться революционерами, пролезать в партию большевиков и даже на высокие посты в советской власти, Артемий знал слишком хорошо и относился к таким перевертышам с подозрением: как волка ни корми, он все в лес смотрит.

Улица была пустынна, лишь возле неказистого домишки сидел на лавочке старик в черной шляпе и курил трубку. Артемий направился к нему, на ходу вынимая из кармана кисет.

— День добрый, дедушка, — вежливо поздоровался он со стариком, приподняв двумя пальцами потертую кепку из клетчатой материи. — Огонька не одолжишь?

— Зачем так говоришь? Огонька не жалко, — не слишком дружелюбно ответил старик.

Артемий присел на краешек лавки, стал скручивать из газеты цигарку. Делал он это не спеша, аккуратно, не просыпав ни крошки махры.

— Вот уже часа три хожу, никак не могу приискать себе квартиру, — пожаловался он старику. — Нет и нет, говорят. Прямо беда.

— Зачем беда? Нет никакой беда, — подал голос старик и махнул рукой в сторону центра. — Туда искать надо квартир. Там русский живет, там тебе сдадут.

— Да я уж догадался, что здесь не сдадут. Да только там далеко: собираюсь устроиться на судоремонтный, здесь было бы рядом.

— Что умеешь делать?

— Плотничать могу, столярничать, клепать могу, жестянщиком могу… — говорил Артемий, прикуривая свою цигарку от дедовой трубки.

Дед смотрел на него теперь не так неприязненно, как минуту назад. Лохматые, сросшиеся на переносице брови его приподнялись, открыв черные, еще молодые глаза, светящиеся детским любопытством.

— Зачем судоремонтный? Строитель надо. Дома строить надо. Хорошие деньги получать будешь. А на заводе что? А! — И махнул пренебрежительно морщинистой рукой.

— Завод — это коллектив, — убежденно возразил Артемий.

— Артель — тоже коллектив, — не согласился дед и опустил брови.

— Ну, хоть бы и артель, — пошел на попятную Артемий. — А жить все равно где-то надо. Вот этот дом, — кивнул он в сторону двухэтажного дома Азаряна, стоящего напротив. — Там что, не найдется места для одного человека?

— Места для одного человека везде найдется, — проворчал дед, старательно повторяя русскую речь Артемия. — Хозяин хороший надо.

— А там что — плохой хозяин?

— Большой начальник, — многозначительно поднял дед заскорузлый палец. И пояснил: — ГПУ.

— Ну, это уж ты врешь, — притворно усомнился Артемий. — Начальники ГПУ живут поскромнее.

— Зачем врешь? Спроси каждый человек: когда врал старый Аветис? Каждый скажет: правда говорит. Не знаешь, не говори.

— Извини, отец, если обидел, — приложил Артемий ладонь к своей груди и покаянно сморщил лицо. — У нас в России в таких домах жили купцы да буржуи.

— Здесь тоже жил купец. Уехал Греция. Азарян стал большой начальник, дом взял себе. Сам живет, жена живет, три дети живет, мать жена живет, баба русский живет: вода принеси, двор подмети, помой-постирай, кушать вари. Больше никто не живет. Большой дом, мало люди живет. Рыбак — рыба давай. Свинья резать — мясо давай. Свадьба — деньги давай. То давай, это давай. Околоточный был — давай. ГПУ — тоже давай. Очень нехорошо. Где советский власть? Вах!

— Ты тоже даешь?

— Что давать? Нечего давать.

Старик пожал плечами, принялся выбивать о край лавки свою кривую прокуренную трубку.

— Не может быть, чтобы в ГПУ все были такими, как этот твой начальник. У меня дружок был, работал в ГПУ — хороший человек был.

— Зачем был?

— Бандиты убили.

— Хороший человек — жалко, — вздохнул старик. — Хороший человек жить надо.

— Вот я и говорю: не все в ГПУ плохие, как этот ваш начальник.

— Зачем все? Есть один хороший начальник ГПУ. Атлас зовут. Вениамин. Еврей. Соседняя линия живет. Бедно живет. Дают — не берет. Азарян с ним вот так, — столкнул старик два своих черных морщинистых кулака. — Какая беда — люди Атлас идут. Хороший человек.

Артемий поднялся.

— Пойду дальше, поспрашиваю. Может, пустит кто.

— Иди. Помогай бог.

На следующей линии, где жил лейтенант НКВД Вениамин Атлас, заместитель Азаряна, возле одного из домов толпилось человек двадцать мужчин. Чуть в стороне держалась кучка женщин. Галдели на каком-то гортанном языке.

Артемий приблизился. Взору предстал покосившийся забор, покривившийся на одну сторону домишко, точно ему тяжело держать черепичную крышу; ставни закрыты наглухо. Номер дома восемнадцать — как раз тот, где должен жить этот самый Вениамин Атлас.

Высокий старик в черном, в черной шляпе, с черной окладистой бородой и длинными завитыми прядями волос, свисающими на впалые щеки, стучал суковатой палкой в калитку и что-то кричал, гневно вращая выпуклыми черными глазами.

Дудник остановился поблизости. Сперва ему показалось, что это армяне, но вглядевшись, понял, что нет, не армяне, а евреи. Впервые он видел евреев в таком количестве, собравшихся вместе по какой-то своей надобности. Вспомнил, что говорил о лейтенанте Атласе старый Аветис, и решил, что евреи пришли к своему единоплеменнику в поисках помощи или защиты.

На Артемия подозрительно оглядывались. Вот от толпы мужчин отделились двое и решительно направились к нему; тоже в черном и с бородами, но молодые. Один, остановившись в двух саженях, произнес очень вежливо на хорошем русском языке:

— Проходите, товарищ, очень уже вас просим, — и уставился на Артемия неломким взглядом.

Дудник развел руками:

— Да я так просто, шел мимо… А что здесь происходит?

— Идите уже дальше себе, товарищ… Пожалуйста, — не отвечая на вопрос, посоветовал бородатый парень с явной угрозой.

В это время еще сильнее загалдели женщины, и все враз повернулись в одну сторону — к Дону, куда спускалась мощеная булыжником улица. Парни тоже повернулись в ту же сторону и, похоже, забыли про Артемия.

Вверх по улице бежал трудной рысью человек в черной милицейской шинели и в фуражке с голубым околышем. Саженей за двадцать он перешел на шаг. На его худом лице с узкими губами и вислым носом выступил крупный пот, рот кривился в злой ухмылке, руки беспокойно дергали ремни портупеи. Артемий узнал в этом человеке Вениамина Атласа, фото которого было пришпилено к тощей папке, переданной ему Люшковым.

Решительно врезавшись в толпу бородатых евреев, Атлас схватил двумя руками старика за плечи и легко отшвырнул его в толпу. Встав к калитке спиной, оглядел всех налитыми кровью глазами, вскрикнул фальцетом: