Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

— И… и какие же выводы? — осмелился он спросить, переведя дух.

— Не придуряйся, Микита, — обрубил Каганович. — Сам знаешь, какие: займешь мое место. Считай, что этот вопрос уже решен. Остались формальности. Лично я никого во главе Москвы, кроме тебя, не вижу. Хотя за тобой тоже присматривать надо, но значительно меньше, чем за другими. Ошибки у всех случаются. Все дело в том, какие ошибки и как быстро они исправляются. У тебя с этими вопросами более-менее нормально. Я за тебя спокоен.

Никита Сергеевич благодарно кашлянул, поднялся, спросил, слегка изгибаясь над просторным столом:

— Так я пойду?

— Иди. Поздравлять тебя, считаю, еще рано, но пожелать тебе ни пуха не пера — это я с удовольствием.

Никита Сергеевич к черту могущественного Лазаря посылать не решился и уже открыл дверь, когда тот, прищурив глаза, спросил:

— А приходил-то ты зачем?

— А-а! Да так, пустяки, Лазарь Моисеич! Не буду вас отрывать… Сам разберусь.

— Ну-ну, — только и пробормотал Каганович, глядя на дверь, за которой скрылся его приемник.

Кагановичу не впервой заниматься всякими делами, не имеющими отношения к сугубо партийной работе. В тридцать третьем он возглавлял в ЦК сектор сельского хозяйства — второй этап коллективизации и борьба с последствиями голода проходили под его неусыпным руководством. А еще на нем висели партийные и всякие другие кадры, а теперь, после XVII-го съезда партии, Сталин повесил еще и председательство в Комитете партийного контроля, подсунув ему в заместители коротышку Ежова. И вот ко всему прочему — плюс наркомат путей сообщения. Зато Москва теперь — в минусе. И Комитет партконтроля тоже, скорее всего, пойдет в минус, превратившись в вотчину Ежова. А все потому, надо думать, что Сталину приглянулись и Ежов и Хрущев: оба энергичные, инициативные, в меру знающие, умеющие работать с людьми. Что ж, пусть будут Хрущев и Ежов. Если же иметь в виду, что Сталин не любит, когда кто-то слишком засиживается в одном руководящем кресле, то все идет нормально и никаких поводов для беспокойства нет. Но все равно — обидно. Хотя наркомат путей сообщения — это, считай, вся страна и кое-что рядом, что это тебе не легкая промышленность или что-то еще второстепенное. Но Москва… Впрочем, как бы там ни было, а в Москве отныне имеется метро имени товарища Кагановича — памятник самому себе на годы и годы.

И Лазарь Моисеевич, смяв папиросу в пепельнице, стал набирать номер наркома путей сообщения. Теперь уже бывшего.

Наконец произошло то, что уже с год почти висело в воздухе, заставляя Хрущева вертеться так, как не вертится белка в своем колесе: в марте его избрали первым секретарем Московского областного и городского комитетов ВКП(б) — вместо Кагановича. То ли Лазарь Моисеевич не справлялся со своими многочисленными должностями, то ли, действительно, дела в наркомате путей сообщения пошли из рук вон плохо и возникла необходимость в срочной замене. Однако Каганович как стоял в партийной иерархии сразу же за плечом товарища Сталина, так и остался стоять, то есть оставался все тем же Великим Лазарем.

Но бог с ним, с Кагановичем. В конце концов, не век держаться за подол его френча, пора и свою дорогу прокладывать. Так ведь уже, можно сказать, и проложил, налету подхватывая идеи вождя и претворяя их в жизнь. Заикнулся, например, однажды товарищ Сталин о том, что не худо бы как-то компенсировать нехватку говядины и свинины на столах рабочего класса, скажем, кроликами, которые плодятся быстрее, чем свиньи, — и Хрущев тут же эту идею подхватил и развил бурную деятельность в указанном направлении, так что кроликов стали разводить даже в научно-исследовательских институтах чуть ли ни рядом с кульманами. А еще кур да уток, а еще шампиньоны, в которых белка и прочих полезных для трудящегося организма веществ не меньше, чем в мясе. Теперь в магазинах кроличьи тушки висят и лежат в огромных количествах, бери — не хочу, а грибницы с шампиньонами занимают все подвалы, какие и где только ни находят, почему острословы и прозвали их «египетскими гробницами». Беда в том, что иные директора заводов и фабрик с некоторых пор не столько занимаются непосредственным производством, сколько все теми же кроликами и шампиньонами, будто это и есть их главная обязанность, так что приходится окорачивать не в меру ретивых, ибо давно известно: заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет. А тут вроде бы и не дураки, и вроде бы выполняют последние распоряжения партийной организации, а поди знай, по глупости отрывают рабочих и инженеров от прямых обязанностей, или с преступным умыслом? Мол, вы хотели столько-то кроликов на одного работающего, вот вам кролики, а об остальном не спрашивайте. Значит, прав Каганович: следи за всеми, вникай в каждую мелочь, чтобы не подкузьмили, не поставили первого секретаря обкома-горкома перед товарищем Сталиным в глупое и даже глупейшее положение.

В майское, тихое и солнечное утро Никита Сергеевич ехал на строительство канала Москва-Волга в город Дмитров. На подъезде к поселку Яхрома что-то стряслось с мотором его «форда», на котором еще недавно ездил Каганович. До Яхромы Хрущев добрался в машине охраны, можно было в ней ехать и дальше, но Никита Сергеевич передумал, как всегда неожиданно не только для сопровождающих его лиц, но и для себя самого. Он вдруг решил, что раз уж так вышло, значит сам бог велел ему прокатиться на том транспорте, которым пользуется простой советский человек, и извлечь из этого случайного происшествия пользу как для самого себя, так и для дела.

Никита Сергеевич велел купить четыре билета на электричку до Дмитрова: на себя, своего помощника и двоих охранников, остальным велел отремонтировать машину, ехать следом и искать его на канале. От этого своего решения настроение Никиты Сергеевича поднялось еще выше, а ведь еще минуту назад ему казалось, что выше некуда. Оказывается, есть куда, хотя пересадка на электричку — это такая малость, что и сравнить не с чем. Однако малость малостью, а тоже имеет свое непосредственное влияние в добавление к тому, что можно с полным правом назвать основанием и даже фундаментом.

Что касается отличного настроения, то его фундамент сложился после недавнего торжественного заседания московского партийного, советского и прочая активов по случаю пуска метрополитена имени товарища Кагановича. На этом торжественном заседании Хрущев сидел в президиуме рядом с товарищами Сталиным и Кагановичем, не считая других известных деятелей партии и советского государства. Выступал товарищ Сталин, хвалил метростроевцев за самоотверженный труд, московскую партийную организацию — за четкое и творческое руководство этим трудом, а бывшего первого секретаря обкома-горкома товарища Кагановича и нынешнего товарища Хрущева — за руководство этой самой партийной организацией. И на этом же торжественном заседании, ему, Хрущеву, был вручен орден Ленина. А также Кагановичу. То есть сперва Кагановичу, а потом Хрущеву, но это не столь уж и важно, кому первому, а кому второму. Затем ордена менее важные и просто медали были вручены некоторым другим руководящим товарищам, а более всего простым строителям: проходчикам, рельсоукладчикам, каменщикам, бетонщикам и так далее и тому подобное. Теперь орден красовался на черном пиджаке Никиты Сергеевича как раз напротив сердца, и Никита Сергеевич нет-нет да взглянет искоса на этот орден, и по телу его пройдет теплая волна. Нет, не зря он в свое время повернул оглобли в сторону Сталина, выбрал себе прямую дорогу, не стал, разинув рот, как в прошлые времена, слушать всяких крикунов и провокаторов, троцкистов и прочий антисоветский элемент… Главное теперь — не сбиться в сторону как-нибудь нечаянно и незаметно для самого себя, сдерживать свой характер и выдерживать четкую линию.