Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

«Не познавать, но схематизировать, придать хаосу столько регулярности и форм, сколько потребно для наших практических целей…» И чем меньше «регулярности и форм», тем доступнее для понимания, тем полезнее с практической точки зрения. Наконец, в политике всегда приходится чем-то или кем-то жертвовать для достижения конечной цели. Так лучше жертвовать тем, что идет вразрез с глубинными интересами государства. И только потом, когда это государство окрепнет, речь можно вести о народе.

Сталин давно готовил себя к такому выводу, но окончательно этот вывод оформился лишь сейчас — за те полтора-два часа, что он провел наедине с морем.

Сталин не ошибся: действительно, приехал Ворошилов. Это подтвердил Карлуша Паукер, поджидавший Хозяина на последней ступени белокаменной террасы. Но не только Ворошилов, но и кое-кто из родственников Сталина по матери и по бывшим женам пожаловали тоже.

Играя плутоватыми глазами, Паукер быстро ощупал, пытаясь угадать настроение, медлительную фигуру Сталина, его неподвижное, изрытое оспой лицо. И, успокоенно хихикнув, по каким-то лишь ему одному понятным признакам сделав вывод, что настроение Сталина вполне миролюбивое и даже дружелюбное, зачастил, подпрыгивая сбоку и клонясь вперед всем своим плотным телом:

— Климушка есть такой-сякой сердитость, о великий Коба! Приехать не один. Приехать свой свита. Товарищ Власик велеть свита не пускать. Я думать: товарищ Власик ожидать, как ваше величество приказать. — И замолчал, заглядывая сбоку на Сталина.

— Климу дай волю, — медленно произнес Сталин, высматривая в темной кроне магнолии восковые чаши цветов, — так он сюда не только куликов, но и ворон московских притащит.

— Так точно есть! Так точно есть! — подхватил Паукер, расплываясь в масляной ухмылке, и, чувствуя хорошее настроение Сталина, затараторил: — Если ты разрешать, я говорить новый анекдот. — Замолчал на мгновение, но, уловив заинтересованный взгляд Сталина, покатил дальше: — Приводить для товарищ Ворошилов новый конь. Товарищ Ворошилов садиться на новый конь und кричать: «Но!» А конь стоять на свой место и… как это по-русски? — ни гу-гу. «Что есть черт?» — спрашивать товарищ Ворошилов. Товарищ Тухачевски ему сказать: «Конь есть механисмус, товарищ нарком. Ездить на этот конь надо три года учить nach академия». Ворошилов слезать и говорить свой товарищ Кулик: «Ты есть должен учиться академия, потом мне рассказать… nach zvei Wort — на два слов. А я — ходить nach mein балерин… э-э… делать любовь».

Сталин перхнул, не раскрывая рта, и зашелся беззвучным смехом. Этот Паукер ничуть не изменился с тех пор, как был его личным брадобреем, хотя и занимает пост начальника оперативного отдела госбезопасности, — то есть как был шутом, так им и остался. Но если его натравить на кого-то, будет рвать зубами и когтями, потому что нынешнее положение его вполне устраивает, он ради этого положения столько лет кривлялся и угодничал перед каждым, кто сильнее его, что теперь готов мстить за это свое прошлое любому, но более всего тем, перед кем приходилось кривляться и угодничать. Доведись мстить товарищу Сталину — так с особым рвением и наслаждением…

Кстати, со временем надо будет ввести и генеральские звания. Уж коли есть маршалы и будут офицеры, уж коль скоро сказал «а»… Но рано еще, рано: генерал пока в сознании определенной части партии есть контрреволюционер и монархист, вызывает в памяти бойкие карикатуры на Деникина, Врангеля и прочую белогвардейщину. Лет через пять-шесть — в самый раз будет.

Возле здания санатория стоял Ворошилов, сиял начищенными сапогами, ременной амуницией, маршальскими звездами, букетом орденов на выпуклой груди, круглым лицом.

Глуп, подумал Сталин с удовлетворением. Зато верен, как собака. И никогда не предаст. Вернее, менее всего способен к предательству. Кстати, это отличительная черта русских как нации. Что же касается того факта, что Сталин грузин, так русские, как выяснилось, вовсе и не против грузина или татарина, или кого угодно, они даже испытывают некую гордость по этому поводу, и за этой гордостью стоит инстинктивное чувство силы своего народа, который способен и немца заставить плясать «Барыню» или петь «Дубинушку» и верить, что это его кровные «Барыня» и «Дубинушка».

А Паукер… этот рядом до тех пор, пока я в силе, нужен ему и кормлю из своих рук. Хуже того, паукеры втягивают в орбиту своего понимания действительности представителей других наций, в том числе и русских, — и это-то самое страшное. Нынче большая часть тех, кто стоит у власти и составляет ее основу, поражены этой паукеровой порчей. Пора менять их на молодых, грамотных и не пораженных микробами властолюбия. Иначе будет поздно.

После того, как Сталин поздоровался с Ворошиловым, к нему кинулось сразу несколько человек, в основном женщин, и, перебивая друг друга, толкаясь, окружили его, целуя и обнимая. Последним подошел Авель Софронович Енукидзе, секретарь президиума Центрального Исполнительного комитета СССР. Он тоже обнял Сталина, похлопывая по плечам и спине, выражая тем самым восторг от встречи, а еще от того, что Сталин жив, здоров и выглядит прекрасно. Все эти люди до поры до времени сидели в Грузии или в других местах, ничем особенно не выделяясь, но по мере того как росло значение Сталина во властных структурах Москвы, они поднимались по ступенькам власти у себя в Грузии, затем стали постепенно перебираться поближе к своему великому родственнику и занимать отдельные кабинеты уже в московских коридорах, беззастенчиво эксплуатируя родственную близость к Вождю. Сталин терпел нашествие этих нахальных дураков, боясь прослыть неблагодарным, нарушающим законы своего народа и родственные обязанности. Он терпел их стяжательство, неразборчивость и наглость, уверенный, что рано или поздно они начнут переходить все пределы дозволенного и тем сами себе выроют яму, в которую и свалятся. Если бы они одни вели себя подобным образом, их можно было бы приструнить. Но рядом с ними родственники многих других советских и партийных чиновников, дорвавшихся до власти, и тоже не упускают возможности ухватить все, до чего смогут дотянуться. Так что давить их поодиночке нет смысла. Придет и их время отвечать за безудержное сластолюбие. Что же касается Авеля Енукидзе, то с ним надо будет разобраться в ближайшее время. Власик докладывает, что секретарь ВЦИКа создал из женщин кремлевской обслуги собственный гарем, и не только из женщин, но и из девочек-малолеток. Сейчас в Кремле работает комиссия Цэка, вот Енукидзе и прискакал на юг искать у Сталина защиты.

И Сталин, дав Авелю себя потискать, отстранился от него со словами: