Пётр Федоренко - Лепта

Александр не мог спать, есть, работать, пока читал Гоголя. Он не понимал, как это прежде жил, не зная его? Ведь без Гоголя мир был неполон. Великие мысли и великие чувства пробудил в нем Гоголь. Как славно, что он был на этом свете, жил совсем рядом — на виа Феличе. Можно было в любую минуту пойти к нему, позвать к себе, высказать свои сомнения… Было такое ощущение, что теперь над Римом не заходило солнце. Так стало светло и легко жить.

Андрей Иванович присел у изголовья. Екатерина Ивановна вздохнула, перекрестилась…

— Андрей Иванович, Андрюша, не думайте, мой друг, что мне плохо. Я устала, мне только отдохнуть. Притомилась маленечко…

— Полно, душа моя Катерина Ивановна, полно. Ничего зазорного в том нет, что человек болен. Надо и поболеть. Не без этого. На все божья воля.

С чего начались ее болезни? Не с того ли дня, когда вернулся Андрей Иванович от Оленина с белым лицом? У нее тотчас сердце упало. Академические сплетницы зубоскалили: заболела оттого, что пришлось съехать с академической квартиры, где дрова были казенные. А ее болезнью стало страдание Андрея Ивановича, который не мог уж быть художником. Он денно и нощно писал образа. По-прежнему приходили к детям учителя, по-прежнему достаток был в доме. Маняшу выдали замуж с богатым приданым.

Но несчастья на них посыпались одно за другим. Во время родов скончалась Маняша. А за нею умерла Лиза-Лизонька в двенадцать лет от холеры… Андрей Иванович перестал работать, все дни на кладбище проводил. Стал он седенький, сухонький, не улыбнется, не засмеется.

— Как хорошо, что вы рядом… — Екатерина Ивановна смотрела на озабоченного Андрея Ивановича, и ей больно делалось от мысли, что загубила его талант. Тысячу раз прав был профессор Угрюмов, когда отговаривал ее от замужества. Да что ж теперь?..

— Андрей Иванович, Андрюша, вы простите меня, простите… Вы самый лучший человек во всем мире. Я умру скоро. Вам и это надо будет перенесть… Андрюша, мне так не хочется умирать. Так не хочется уходить от вас… Все у нас бывало: радости и беды. Уж горя-то мы хватили. Знаю: только с вами все это можно было пережить. Я счастлива, что судьба послала мне вас. Надо много иметь в своем сердце, чтобы… Вы всегда понимали меня. Спасибо вам, Андрей Иванович.

Он испугался: зачем она говорит это? Разве может случиться, чтобы он остался без Катерины Ивановны, без Катюши Первой.

Екатерина Ивановна лежала на высоких подушках без чепца, аккуратная, прибранная, в голубых глазах стояли слезы.

— Катерина Ивановна, вы оставьте эти мысли. Оставьте! — Андрей Иванович пытался отогнать мысли Екатерины Ивановны о смерти, а она уж уверилась в скорой разлуке и завещала ему, как жить без нее.

— Саше не сообщайте, пока он свою главную картину не окончит. Милый мой Саша, выпало ему трудиться вдали от дома. Нелегко ему без нас… Внучку Катюшу Третью навещайте в институте. Сережа пусть при вас будет. Сережу берегите…

Сейчас Сережа был в Пскове. Чтобы тринадцатилетнего отрока от горя отвлечь, отпустили его съездить туда с Петром Петровичем Измайловым, которому нужно было взять заказ на образа в Снетогорском монастыре. Екатерина Ивановна и Андрей Иванович решили:

«С Петей? С Петей можно отпустить. Он уж остепенился теперь, семьянин и славный человек. Сереже с ним полезно будет находиться».

Они любили прежнего Сашиного друга, который не оставил с ними знакомства. Все-то мысли Андрея Ивановича и Екатерины Ивановны теперь одни — о будущем Сережи. Пришла пора и ему определяться. Куда же: в университет или Академию? Петр Петрович советовал: в университет или Инженерное училище — пусть будет ученым или инженером, но только не художником. Довольно развелось в Петербурге этих несчастных людей с отчаянными идеями и пустым карманом. Андрей Иванович колебался. Мальчик превосходно овладел рисунком. Не испортить бы его судьбу…

Петр Петрович в последнее время частый гость у Ивановых, он делился с Сережей своими неприятностями, так думал отвратить мальчика от увлечения живописью… Петр Петрович был мастером живописного цеха, имел в подчинении подмастерьев, но ему не везло. Только он умел выдумать росписи интерьеров: готические, японские, турецкие комнаты. Петербург был полон толками о его арабесках, а платили ему мало. Петр Петрович расписывал интерьеры нового здания Сената и Синода, но ни награды, ни поощрения не получил, хотя работал денно и нощно. Вот и разбежались от него все подмастерья. Чем ему жить? Все теми же образами…

В Псков они с Сережей прибыли на троицу. Город тонул в колокольном звоне, в золотых солнечных бликах на куполах, древних башнях и стенах.

Перед тем как отправиться в Снетогорский монастырь, Петр Петрович и Сережа обошли город. Петр Петрович рассказывал Сереже о пятиглавых церквах, о Детинце, о Покровской древней башне, которую штурмовал Стефан Баторий.

Вдруг он оглянулся и испугался: Сережи рядом не было — где-то отстал. Петр Петрович обежал какие-то сараи, тесовую кладь, поленницу дров, вишневый куст… и увидел Сережу, который завороженно рассматривал небольшую церковь с одной маковкой.

— Сережа!

Мальчик не отозвался. Петр Петрович положил ему руки на плечи. Сережа опомнился, улыбнулся беспомощно и растерянно, показал глазами перед собой.

Петр Петрович посмотрел на церквушку и понял. Обшарпанная, грязненькая, крохотная — смотреть не на что — древняя церквушка выглядела величественным храмом. Так удачны ее пропорции. И Сережа почувствовал это!

Ком подступил к горлу. Петр Петрович едва выговорил:

— Сережа! Милый мой, чудо какое!

Сережа кивнул, соглашаясь, вдруг спросил:

— Кто догадался ее так построить?

Петр Петрович покачал головой. Никогда ему не ответить на такой вопрос. Почему так, а не по-другому? Кто подсказывает мастеру так вот поставить стены? Почему он знает, что надо здесь прорезать окно и это будет хорошо?

Так вот он каков — Сережа! Он обо всем позабыл, голубые глаза его полны восторга. А Петр Петрович предлагал отдать его в Инженерное училище…

Едва они возвратились в Петербург и вошли в квартиру Ивановых, Петр Петрович прокричал: