Амиран Урушадзе - Кавказская война. Семь историй

Из лагеря под Гянджой Цицианов отдал приказ о походе на Джаро-Белоканы. Во главе шеститысячного отряда был поставлен ветеран екатерининских войн генерал Василий Гуляков, приводивший лезгин к покорности год назад и знакомый с театром военных действий. Цицианов отправил к Гулякову нескольких офицеров, в том числе Воронцова. Граф-поручик был встречен новым командиром радушно, по-отечески. Воронцову доверили одну из рот Кабардинского полка.

1 января 1804 года отряд Гулякова разгромил крупное войско горцев. Русский генерал преследовал отступавших лезгин, которые, казалось, потеряли всякую способность к организованному отпору. Увлекшись, Гуляков сам не заметил, как превратился из охотника в жертву. С храбрым и талантливым генералом случилось примерно то же, что произошло с непобедимым Надир-шахом. Возглавляемый им отряд вступил в Закатальское ущелье. С обеих сторон над русскими солдатами и офицерами нависали горы, покрытые густым лесом. В нем укрылись горцы, ожидавшие сигнала к началу атаки. Русские солдаты и офицеры двигались по ущелью растянутым боевым порядком. Впереди шли грузинские ополченцы, сражавшиеся под флагом новой родины, за ними — сам Гуляков с ротой егерей и одним орудием, далее — Кабардинский полк, а замыкал колонну 15-й егерский полк. Несмотря на одержанные победы, солдаты гуляковского отряда чувствовали себя в теснине Закатальского ущелья жутковато. Природа Кавказа радикально отличалась от привычных русскому широких просторов, открытых насколько хватит глаза.

Грянули выстрелы. Горцы — меткие стрелки. Одним из первых был убит Гуляков. Грузинский авангард оказался быстро смят бросившимися в рукопашную горцами. Отступавшие опрокидывали ряды спешащих на помощь егерей, а затем и солдат Кабардинского полка. На узкой горной тропе началась настоящая давка, некоторые упали в глубокий овраг. Среди них оказался и поручик Воронцов. От смерти при падении его спасло лишь то, что он приземлился на тела других солдат, упавших в яр несколькими мгновениями ранее. Ему и другим офицерам удалось выбраться из злополучной расселины и встать в строй. В страшной неразберихе командование принимает генерал Дмитрий Орбелиани, который, собрав отряд воедино, дает приказ отходить. «Бог знает, как мы оттуда вышли; никто из нас не думал пережить этот день», — напишет Воронцов Цицианову.

15 ноября 1845 года в Закатальской крепости открыли памятник генералу Василию Семеновичу Гулякову. Кавказский наместник Михаил Семенович Воронцов приехал из Тифлиса, чтобы почтить память погибшего сорок лет назад командира. В этот день Воронцов, обводя взором невысокий чугунный пилон, отлитый по проекту Александра Брюллова (старшего брата Карла Брюллова — автора знаменитой картины «Последний день Помпеи»), наверняка вспомнил бой в Закатальском ущелье, погибших товарищей и овраг, едва не ставший его могилой.

Джавад-хан сдержал слово. Его нашли мертвым на стенах Гянджи, которая пала 3 января 1804 года. В Тифлисе победоносного Цицианова ожидали посланники имеретинского царя Соломона II.

Имеретинское царство объединяло земли Западной Грузии. Его появление относится к XV веку, когда единая Грузия (Сакартвело) распалась на несколько отдельных царств и княжеств. Если столицей Восточной Грузии (Картли-Кахетии) был Тбилиси, то царский престол правителей Имеретии находился в Кутаиси — городе на берегу реки Риони, в древности известной под названием Фазис. По этой реке в Колхидское царство за Золотым руном прибыли Ясон и другие аргонавты.

Царь Имеретии не зря носил имя Соломон. После присоединения к России Восточной Грузии, а также соседнего Мингрельского княжества (1803) судьба его царства была решена. А значит, оставалось только выторговать наиболее выгодные условия, на которых Имеретия пополнит число кавказских провинций империи Романовых.

Положение Соломона II осложнялось тем, что на Имеретию претендовал не только российский император, но и турецкий султан. Безоглядно принять российское подданство было невозможно. Грузины хорошо помнили, что заключение Георгиевского трактата в 1783 году не уберегло Тбилиси от страшного разгрома полчищами персидского шаха Ага-Мухаммед-хана. Соломон не мог быть уверен, что эта трагическая история не повторится.

Турецкая угроза была вполне осязаемой. Сераскир (главнокомандующий) Хаджи-Юсуф-паша умел составлять письма с угрозами не хуже Цицианова: «…если вы не исполните волю нашу, тогда лишитесь вашего царства и подковами лошадей избито будет все владение твое. Вы теперь должны повиновение ваше сопрягать с волею нашею, ибо мы желаем добра вам». Турки требовали выступить против России с оружием в руках, а взамен обещали: «получите от высокого двора нашего все что желать будете, останетесь всегда царем и потомки ваши без малейших обид». В словах этих прозрачный намек на незавидную судьбу восточногрузинской царской династии, выбравшей Россию и лишившейся престола.

Соломон затягивал переговоры о вступлении в российское подданство, водил вокруг пальца турок, изворачивался как мог. Через своего посланца в Петербурге он просил личного покровительства Александра I. Стамбульский же посланник имеретинского царя уверял султана в искренней верности своего господина.

Важным условием в переговорах с российской стороной было сохранение за Имеретией Лечгумской области — небольшой территории, недавно отнятой Соломоном у мингрельских князей Дадиани. Принять такое требование Цицианов и другие вершители российской политики на Кавказе не могли. Дело в том, что Мингрелия приняла российский суверенитет еще в 1803 году. Россия взяла на себя обязанность защищать права новых подданных. В «Просительных пунктах» Георгия Дадиани, оформивших вхождение Мингрелии в состав державы Романовых, утверждалось, что «…силою высокославного оружия Его Императорского Величества, всемилостивейшего моего государя и повелителя, ограждены будут мои владения, яко во всероссийском подданстве находящиеся…». В преамбуле этого документа Георгий Дадиани именовал себя в том числе «законным владетелем лечгумским». Признать Лечгум за Соломоном значило уронить авторитет имперской власти.

Увещевать изворотливого Соломона отправили Воронцова. Цицианов писал императору о гвардейском поручике и его предстоящей миссии: «Твердость сего молодого офицера, исполненного благородных чувствований и неустрашимости беспримерной, рвение к службе Вашего Императорского Величества и желание отличиться оным удостоверяют меня, что поездка его будет небезуспешна».

Вполне возможно, Цицианов рассчитывал на успех дипломатической миссии Воронцова. Ведь посылал он не кого-нибудь, а племянника российского канцлера! Вспомним и то, что Воронцов — сын искусного дипломата, а многие таланты наследуются. Но, скорее всего, главнокомандующий не хотел больше подвергать риску отпрыска своих могущественных покровителей. Родственники графа были наслышаны об обстоятельствах сражения в Закатальском ущелье и о том, как их обожаемый Миша сумел избежать страшной гибели. Нет, они не просили Цицианова попридержать рвущегося в бой молодого офицера, но иногда слова не нужны. Павел Дмитриевич все прекрасно понимал. Переговоры с Соломоном — задача ответственная и вместе с тем относительно безопасная.