Андрей Зарин - Северный богатырь. Живой мертвец [Романы]

— Не обессудьте, честные бояре! Может, вы из государева войска едете? Может, что про государеву войну слышали?

— Верно, почтенный, — ответил Багреев, — от царева войска едем. А про дела скажу вам, — и он громким, торжественным голосом произнес: — Сего года, октября одиннадцатого, царь наш Петр Алексеевич со своими войсками взял после жестокого боя шведскую крепость Нотебург, а четырнадцатого вошел в нее и назвал ее Шлиссельбургом! Многие лета государю! Виват!

Общий восторг овладел толпой.

— Многие лета! Виват! Слава государю! — раздались радостные клики, и шапки тучей полетели в воздух. — В храм Божий!.. Помолимся!.. С нами Бог!

— Не знаю, как величать вас, бояре, — заговорил тот же купец, — дозвольте вас на радостный пир позвать!

— Некогда, добрый человек, — ответил Багреев, — мы прямо к воеводе. Укажи дорогу!

Багреев и Савелов сели на коней и тронулись. Толпа окружила их тесным кольцом и, громко крича, провожала к воеводе.

— Что за шум? — сказал последний, прислушиваясь из своих хором к доносящемуся гулу.

— Батюшка! — вбежал к нему испуганный холоп, — народ бежит и кричит, до тебя царских послов ведут. Слышь, город у шведов взяли!

— Давай кафтан, дурень! Где моя горлатная шапка?

Воевода засуетился и едва успел выбежать к себе на крыльцо, как Багреев с Савеловым уже входили во двор, а за ними с криками валила толпа. Воевода, несмотря на тучность, мигом сбежал с крыльца и уже хотел опуститься на колени, как Багреев поспешил сказать ему:

— От боярина Шереметева!

— А! — вздохнув произнес воевода и, приняв важную осанку, сказал: — Милости прошу! Не обессудьте!

— Угощения, воевода! Давай пива и браги! — кричали голоса.

— Я вас! Эй, вы, — закричал воевода челяди, — гони их взашей! С чего расшумелись?

Багреев остановился и объяснил ему причину волнения.

— С нами Бог, — набожно перекрестился воевода, — истинная радость! Наше угощение по обычаю сделать. Эй, позвать ко мне дьяка! Милости прошу, дорогие гости! — и он, взяв под локоть бравых офицеров, стал подниматься на крыльцо.

В сенях стоял ключник, держа на подносе серебряные стопы с медом.

— Не обессудьте! С дорожки! — предложил гостям воевода.

Багреев и Савелов взяли стопы.

— Во здравие царя! — сказал Багреев.

— Виват! — подхватил Савелов, и они отпили.

— Тебе, воевода, во здравие! — сказал снова Багреев, и они допили свои стопы, а воевода им низко кланялся.

— Стопы дорогим гостям в горенку снеси, — сказал он ключнику и повел гостей в трапезную.

— Что же это ты без хозяйки, что ли? — спросил Багреев.

— Холостой, батюшка!

— И бабы нет?

— Баба есть, да не моя. Боярин, как в поход шел, поручил мне свою девку, да наказал беречь, как глаз. Так я ее в светелке держу и никуда не пускаю… даже гулять. Вишь, полонянка она. А все же дюже красивая девка!

«Ах, басурман! — Багреев сжал кулаки, — он ее, бедную, как в остроге держал!»

— Боярин меня за нею прислал, — резко сказал он, — вот послание! Сейчас ее выпусти и сюда приведи!

Воевода смутился, беря сверток.

— Сейчас, господин мой! Подожди только, дьяк придет. Я-то сам в грамоте не силен. Эй, что же Кузьмич не идет!

— Иду, иду! Кх… кх… — раздался сиплый голос, и в горницу вкатился дьяк и отвесил тотчас низкие поклоны Багрееву и Савелову.

— На, чти! — ткнул ему воевода бумагу.

Дьяк тотчас развернул письмо и сипло прочел:

— «Новгородскому воеводе, Ферапонту Бельскому, от боярина Шереметева наказ. Мариенбургскую полонянку поручику Багрееву сдать в целости и оказать всякое пособие для отправки оной. А крепость Нотебург взята и названа Шлиссельбургом. О том ведать».

— Так! — сказал воевода. — Ну, дьяк! Пошли бирючей о том по городу кричать; на завтра надо пироги печь и брагу выкатить. Богу помолимся и выпьем за славную победу! Иди! А полонянку немедля доставлю, — сказал он Багрееву и вперевалку пошел за двери.

— Ах, он, старый пес! — с негодованием сказал Багреев. — Нате, как в остроге держал! Чай, исхудала, бедная?

— А мне идти? — сказал Савелов.

— Подожди! Куда пойдешь? Надо же его поспрошать, — остановил его Багреев.

В это время вошли слуги, с ключником во главе, и торопливо стали устанавливать стол всякими яствами и питиями. Пришел воевода и, низко кланяясь, пригласил гостей за трапезу.

— А полонянка?

Воевода лукаво прищурился.

— И она будет. Подожди, господин! Сперва выпьем по чарке! — и он хлопнул три раза в ладоши.

В то же мгновение распахнулась дверь, и в горницу вошла шереметевская пленница. Багреев взглянул на нее, вспыхнул, как маков цвет, и просветлел от радости. В горницу вошла в дорогом сарафане высокая, стройная русская красавица — не тощая немка, а именно русская девушка, белая, румяная, высокая, полная, с толстой русой косой, с ярко блестящими черными очами. Она внесла широкий поднос, накрытый чистым полотенцем, с тремя кубками меда и поясно поклонилась гостям, причем из-за ее алых губ сверкнули ослепительной белизны зубы.

— Вот и твоя красавица! — весело сказал воевода. — Поднеси им! — обратился он к пленнице.

— Кушайте во здравие! — чистейшим русским языком сказала девушка.

— По обычаю! — сказал Багреев, восторженно взглянув на нее, и, осушив кубок, звонко поцеловал девушку.

— И я! — весело сказал Савелов и сделал то же.

Девушка весело засмеялась.

— А теперь по-новому, воевода, — сказал Багреев, — дозволь ей с нами сидеть.

— Твоя воля! — ответил воевода. — Садись, что ли!

Девушка отставила поднос и свободно опустилась на лавку.

Багреев смотрел на нее восторженным взглядом.

«И откуда такая уродилась?» — думал он, замирая от счастья.

А шереметевская полонянка грациозными движениями брала кушанья, ела и запивала их сладким медом.

— Откуда ты наш язык знаешь? — спросил ее Багреев, придвигаясь к ней.

— Я? Да я его и раньше знала, а тут, как пошла к вашим, и того лучше, а у воеводы от его холопов и совсем узнала, — ответила она и улыбаясь обнажила белые зубы.

Багреев придвинулся еще ближе.

— А знаешь, для чего я сюда из далекой Ингрии приехал?

— Откуда мне знать! — потупилась девушка.

— За тобой!

Она взглянула на Багреева исподлобья, вспыхнула и улыбнулась. У Багреева дрогнуло сердце.

— Только я повезу тебя к Меншикову, в холодный Нотебург, к коменданту. Тебя ему Шереметев подарил.

Лицо девушки побледнело.

Багреев придвинулся еще ближе.

— Не любо?

— Мне что же… воля не моя… я ведь — пленница…

А тем временем Савелов пил с воеводой и наконец, собравшись с духом, спросил:

— А не знаешь ли ты, Ферапонт Лукич, где тут купец Пряхов живет, где дом его?

Воевода даже поперхнулся.

«Неужели Агафошка успел нажаловаться?» — мелькнуло у него в уме, и он откашлявшись сипло ответил: