Андрей Зарин - Северный богатырь. Живой мертвец [Романы]

Виола спала, спали и ее горничная, и гости в разных позах и на разной мебели. Брыков заглянул в гостиную и увидел Башилова под ломберным столом. Он толкнул его и сказал:

— Капитан Башилов, служба не ждет!

Тот вдруг вскочил, как встрепанный.

— А? Что? — пробормотал он.

— Пора на службу! — сказал ему Брыков. — Взгляни, на что ты похож!

Башилов очнулся и хлопнул себя по бедрам.

— О, черт! — воскликнул он. — Который час?

— Уже пять!

— Пять? А к шести на ученье! — и Башилов, как безумный, выбежал из комнаты.

Семен Павлович только улыбнулся ему вслед.

Через полчаса и он шагал по темным, но уже оживленным движением улицам. Женщины шли с базара и на базар, разносчики шагали со своими лотками на головах, то тут, то там проходили колонны солдат и иногда, гремя колесами, мчался фельдъегерь.

Взошедшее солнце рассеяло осенний туман, когда Брыков вышел на площадь Зимнего дворца и направился по набережной к знакомому подъезду.

— Полковника Грузинова! — сказал он лакею.

— Пожалуйте! — И Брыков пошел за ним по той же лестнице, коридорам и огромным залам.

Грузинов заставил его дожидаться, а потом позвал в свой кабинет.

— Ну, что, родной, — ласково сказал он, — напортили все дело?! Ну, да что делать! Случай, дурная погода, неудачные маневры — и вот вы в ответе! — он покачал головой и горько улыбнулся. — У нас все случай! — окончил он.

— Что же мне теперь делать? — робко спросил Брыков.

— Все, что хотите, только не советуйтесь со мной! — резко ответил Грузинов и, увидев растерянное лицо Брыкова, прибавил: — Я в опале! Люди позавидовали моему положению и оклеветали меня. Государь хочет, чтобы я ехал в Малороссию, но я знаю: это — ссылка! Я слишком откровенен и честен, чтобы не стоять иным поперек дороги! — Он встал и нервно прошелся по комнате, потом остановился против Брыкова и сказал: — Попытайтесь проникнуть к Лопухиной. Это — добрая девушка и теперь может сделать все! А я… — и он поднял плечи, а так как Семен Павлович встал совершенно растерянный, то Грузинов крепко пожал ему руку и повторил: — Не поминайте лихом! Я сделал все, что мог!

Брыков с признательностью поклонился ему и вышел из дворца.

Да, каждый о себе! Вот и Грузинову, этому недавнему фавориту, теперь не сладко.

Он невольно оглянулся назад, словно надеясь увидеть Грузинова. Этот человек боялся ссылки, когда его ждала лютая казнь. Брыков год спустя узнал о страшной его судьбе и задрожал в ужасе.

Теперь Семен Павлович шел по улице без цели и незаметно вышел к Адмиралтейству. Обойдя его, он прошел на Сенатскую площадь и зашел в аглицкий трактир. Так же, как и в первый раз, несмотря на раннее утро, там уже пили, курили и с азартом играли на бильярде.

Когда Дмитрий Власьевич услыхал от старика Федулова, что Семен Павлович уехал в Петербург, он действительно на время так смутился и растерялся, что забыл даже о своей любви к Маше. Мысль потерять все только что приобретенное богатство и положение и из состоятельного помещика обратиться в отставного офицера без средств приводила его в ужас. Он вовсе не углублялся в вопрос о том, каким путем приобретено им все это, и ему уже казалось, что брат поднимает на него руку и посягает на его добро.

— Ах, негодяй этакий! — вскрикивал он, бегая по горнице. — С доносом поскакал. Что же, он думает, и правды нет? Что меня так и можно ограбить, как какого-нибудь тяглового мужичонка? Ну, нет, шалишь! Я найду на тебя управу!

Федулов слушал его, качая головой, и на его старом, сморщенном лице скользила хитрая усмешка.

— Ну, ну! — отвечал он, — правда-то, пожалуй, и на его стороне. Бухнет государю в ноги — и вся недолга: государь сделал его упокойником, он же и оживит. А вам что с него искать тогда? А? Прогонит — и все!

Дмитрий опомнился на другой день. Злоба сменилась у него трусостью. А что, если так и будет?.. Он тотчас же побежал к Федулову, которого поселил в полуверсте от себя, и спросил:

— Что же нам делать?

— Беспременно Воронова звать! — серьезно ответил Федулов. — Он может помочь, а больше ничего и не придумаю.

— Я прошлый раз прогнал его!

— Знаю, знаю! Ну, а теперь позовите. Тогда его честные денежки отдать пожалели, теперь отдайте, да еще прибавьте что-нибудь. Он не гордый.

Дмитрий тотчас погнал человека за дошлым чиновником, и на другой день Воронов приехал в его усадьбу. Склонив неуклюжий стан, потирая потные руки и широко улыбаясь, он вкрадчиво заговорил:

— Честь имею кланяться, Дмитрий Власьевич! Чем могу служить-с? Изволите видеть, прискакал немедля, зла не памятуя!

— Садись! — кивнул головой Дмитрий. — Я прогнал тебя, так на том прости.

— Помилуйте! Хе-хе-хе! — весь сияя, ответил Воронов, — не обидите теперь.

— Не обижу и за прошлое заплачу. А теперь дело вот какое! — и Дмитрий рассказал о поездке брата и о своих опасениях.

Воронов слушал его, склонив на плечо голову и потирая красные руки.

— Так-с, — время от времени говорил он, — совершенно верно!..

— Вот ты и помоги!

— Трудное дело! — вздохнул Воронов. — Однако, если при старании, то можно. Все зависит… — и он выразительно умолк.

— От платы? Сколько?

— Да вот, — улыбаясь и щуря маленькие глазки, сказал Воронов, — ежели отдадите прежний должок, триста рублев, да еще двести положите, да ежели ко всему дадите лошадку да повозку, так как я жениться собираюсь, то уладим дельце! — и он хихикая поднялся со стула.

Жадность опять обуяла Дмитрия Брыкова, но он подавил свое волнение и спросил:

— Что же ты сделаешь?

— А это даже и не секрет! Есть у меня в Питере сродственник один; персона малая, но всюду вхожий и до всего близкий. Так я ему опишу: «Так, мол, и так. Есть у вас, в Питере, к примеру, живой мертвец и самое главное, что беспокойный человек. Приехал до самого государя и в неистовом виде все сделать может». Его сейчас и заберут! Он, можно сказать, и света не увидит!

Лицо Дмитрия прояснело.

— Верно! Ну, тогда орудуй! Бог уж с тобой!

Радостный Воронов потом три часа шептался с Федуловым и уехал из Брыкова в собственной кибитке.

«Нет, — думал он, — шалишь! Я — не дурак! Тогда ты меня вышиб, теперь сам плачься. Никаких таких писем я писать не буду!..»

А Дмитрий сразу успокоился. Несомненно теперь его брату уже не разгуляться в Петербурге. Ха-ха-ха! Там не поцеремонятся! Ха-ха-ха! И он заливался злобным, радостным смехом.

Любовь снова заняла в его сердце прежнее место, и бедная Маша снова стала страдалицей.

— Я не выйду, я больна! — говорила она, когда внизу появлялся Дмитрий и отец посылал за нею.

— Эй, милая, не дури! — говорил ей старик, входя через минуту в ее светелку. — Я терплю до поры, доченька! — и при этом его тусклые глаза вдруг вспыхивали недобрым огнем.