Джеймс Клавелл - Король крыс

Девен тихо откашлялся и почувствовал, как провод питания слегка дернулся, а потом освободился, когда Спенс на соседней койке вытащил свои иголки из розетки. Девен быстро разъединил свои четыре иголки и спрятал их в швейные принадлежности. Он вытер лицо от пота и почесал клопиные укусы. Потом отсоединил провод на наушнике, осторожно закрепил выводы и сунул наушник в специальный карман в бандаже у себя под яичками. Он застегнул штаны, сложил вдвое провод, пропустил его через петли для ремня и завязал узлом. Девен нащупал кусок тряпки, вытер руки, потом аккуратно посыпал пылью крошечные отверстия в брусе, замазывая их и маскируя.

Он откинулся на койке на минутку, чтобы собраться с силами, и почесался. Успокоившись, отвел сетку и спрыгнул на пол. Ночью он никогда не пристегивал свой протез, поэтому нащупал костыли и тихо пошел к двери. Он миновал койку Спенса, не обратив на него никакого внимания. Таково было правило. Нельзя позволить себе быть неосторожными. Костыли скрипели, и в десятимиллионный раз Девен снова подумал о своей ноге. Она не слишком волновала его сейчас, хотя культя страшно болела. Врачи сказали, что вскоре придется снова укоротить ее. Ему это уже делали дважды, первый раз была настоящая ампутация ниже колена в сорок втором, когда он подорвался на сухопутной мине. Второй раз – выше колена, без анестезии. Воспоминание об этом заставило Девена стиснуть зубы и поклясться, что он никогда не согласится на такое снова. Но на сей раз, последний, все будет не так уж и плохо. Здесь, в Чанги, есть анестезирующие средства. Это будет в последний раз, потому что культя не слишком большая.

– Привет, Питер, – сказал он, чуть было не наткнувшись на Марлоу. – Не заметил тебя.

– Привет, Дейв.

– Правда, чудесная ночь? – Девен осторожно спускался по ступенькам. – Мочевой пузырь капризничает.

Питер Марлоу улыбнулся. Если Девен говорил эти слова, значит новости были хорошими.

Если он говорил: «Я протек», это означало, что в мире ничего не произошло. Фраза «Кишки довели меня сегодня ночью» намекала, что где-то серьезные неприятности, просьба «Подержи-ка секундочку костыли» указывала на большую победу.

Хотя Питер Марлоу должен был бы услышать подробные новости завтра, выучить их вместе со Спенсом и пересказать обитателям других хижин, ему хотелось узнать их сегодня, поэтому он снова уселся на свое место, наблюдая, как Девен прыгает на костылях в уборную, чувствуя симпатию и уважение к этому человеку. Скрипя костылями, Девен дошел до места. Писсуар был сделан из согнутого куска гофрированного железа. Девен наблюдал, как его моча льется, извиваясь тонкой струйкой, к нижнему концу писсуара, потом, пенясь, низвергается из заржавленного носика в большой бочонок, смешиваясь с нечистотами на поверхности жидкости. Он вспомнил, что завтра будет день уборки. Этот сосуд вынесут вместе с другими такими же на огороды. Нечистоты смешают с водой, потом эту смесь осторожно разольют черпак за черпаком под корни заботливо выращиваемых и охраняемых пленными растений, которые шли в лагерный котел. Это удобрение сделает еще более сочными овощи, которые они ели.

Девен ненавидел овощи. Но это была еда, а человеку нужно есть.

Ветерок холодил потную спину и нес с собой острый запах моря, находящегося за три мили, за три световых года от лагеря.

Девен думал о том, как надежно работает приемник. Он был очень доволен собой, вспоминая, как аккуратно отколол тонкую планку от верхней части бруса и выдолбил там отверстие глубиной в шесть дюймов. Как скрытно все это было проделано. Как ему потребовалось пять месяцев, чтобы собрать приемник, работая по ночам и в предрассветные часы, а отсыпаясь днем. Как искусно была подогнана крышка, так что ее очертаний после присыпания пылью нельзя было рассмотреть даже при тщательном обыске. И как невидимы были отверстия для иголок, когда их посыпали пылью.

Мысль о том, что он, Дейв Девен, первый в лагере узнавал новости, наполняла его огромной гордостью и ощущением собственной значимости. Несмотря на отсутствие ноги. Однажды он услышит, что война закончилась. Не только европейская война. Их война. Война на Тихом океане. Благодаря ему лагерь связан с внешним миром, и он знал, что страх, пот и боль в сердце стоят того. Только он, Спенс, Кокс и Питер Марлоу, да еще два английских полковника точно знали, где на самом деле спрятан приемник. Это было мудро, потому что чем меньше людей посвящено в тайну, тем меньше опасность.

Опасность, конечно же, существовала. Всегда повсюду присутствовали назойливо-любопытные глаза – глаза, которым нельзя было доверять. Всегда сохранялась угроза, что на тебя донесут. И риск непреднамеренной утечки.

Когда Девен вернулся обратно, Марлоу уже был в своей койке. Девен заметил, что Кокс по-прежнему сидит на ступеньках в дальнем конце, но это было обычным делом: дежурные не должны расходиться одновременно. Нога Девена начала нестерпимо чесаться, но не культя, а то, что ампутировали. Он забрался к себе на койку, закрыл глаза и помолился. Он всегда молился перед сном. Сон не приходил; перед его глазами как живой возник славный старина Том Коттон, австралиец, которого поймали с другим приемником и под охраной отправили в тюрьму Утрам-Роуд. Он вспомнил, как Том, в широкополой плетеной шляпе, лихо сдвинутой на один глаз, хрипло распевал «Вальсирующую Матильду», а хор пел «Покарай япошек». Но мысленно Девен представлял, что именно его, а не Томми Коттона уводят под охраной. Он уходил, охваченный малодушным страхом.

– О Боже, – сказал сам себе Девен, – дай мне Твое мужество. Я так боюсь, я такой трус.

Кинг был занят тем, что любил больше всего на свете. Он считал пачку совершенно новых банкнот. Доход от продажи.

Турасан вежливо светил своим карманным фонариком, луч которого был тщательно затенен и направлен на стол. Они были в «магазине», как называл Кинг это место рядом с хижиной американцев. Сейчас с брезентового навеса свисал почти до земли еще один кусок брезента, закрывая стол и скамейки от вездесущих глаз. Японцы запрещали торговлю между пленными и охранниками – таков был лагерный приказ.

На лице Кинга было написано: надули в сделке. Он считал деньги с мрачным видом.

– О’кей, – наконец вздохнул он, когда общая сумма оказалась равной пяти сотням. – Ити-бон!

Турасан кивнул. Он был маленьким, приземистым человеком с круглым, лунообразным лицом и полным ртом золотых зубов. Винтовку кореец небрежно прислонил к стенке хижины. Он взял паркеровскую авторучку и тщательно осмотрел ее еще раз. Белое пятнышко оказалось на месте. Перо было золотым. Он поднес ручку поближе к лучу света и прищурился, чтобы еще раз прочесть надпись, выгравированную на пере: «14 карат».