Николай Матвеев - Принцесса науки [Софья Ковалевская]

Софье Васильевне пришла в голову идея двух параллельных романов, где перед героями стоит задача: по какому жизненному пути пойти. Один из романов должен был показать, к каким последствиям привел их выбор, а другой — как сложилась бы их жизнь, если бы они выбрали другой путь.

Этой идеей она поделилась с подругой и уговорила ее приступить к совместной работе. Анна Шарлотта согласилась, поставив только одно условие: это будут не романы, а пьеса, которая должна идти на сцене два вечера подряд.

Эту пьесу они назвали «Борьба за счастье», и работа так увлекла их, что они отложили все свои дела. Сохранилось письмо Анны Шарлотты, где она пишет:

«Мы совершенно одинаково безумствуем обе. Если бы нам удалась эта работа — мы примирились бы со всем, что у нас было неприятного в жизни. Соня забыла бы, что Швеция — самая возмутительная филистерская страна в мире… а я забыла бы все, о чем постоянно думаю. Есть, к счастью, царство лучше всех земных царств, ключи которого имеются у нас, — это царство фантазии».

Поскольку Софья Васильевна недостаточно владела шведским языком, то писала Анна Шарлотта. Но замысел, композиция пьесы, характеры действующих лиц — все это принадлежало Ковалевской. Да и главная героиня пьесы Алиса с ее мечтами о том, как улучшить жизнь простых людей, очень похожа на Ковалевскую. Софья Васильевна и не скрывала, что в Алисе она хотела изобразить себя, показать свои чувства, переживания, свое стремление к истинной, глубокой любви и боязнь одиночества. А герой, инженер Карл Торель, хороший специалист, но беспомощный в жизни человек, «списан» с математиков Эрмита и Кирхгофа. Захваченная этой работой, Ковалевская хотя и не переставала заниматься математикой, но не уделяла ей много внимания к большому огорчению ее ученых друзей, ибо в это время она то начинала, то бросала свою главную работу — задачу о вращении твердого тела.

Но в литературе ее постигло разочарование. Пьеса получилась совсем не такой, какой она представлялась в мечтах. Анна Шарлотта не могла до конца понять мятущуюся душу подруги, широту ее воззрений, резко отрицательное отношение к социальной несправедливости. Под ее пером пьеса превратилась в наивную утопию, где все положительные герои были «не от мира сего».

Но и в таком виде пьеса была встречена в Швеции бурей возмущения. Общество было шокировано тем, что представители аристократии и буржуазии показаны в ней бездушными людьми, утерявшими человеческие качества в погоне за выгодой.

Временно разочаровавшись в литературе, Софья Васильевна вновь стала заниматься задачей о вращении твердого тела. С Анной Шарлоттой они расстались. Писательница не могла больше продолжать совместную литературную деятельность, интеллект подруги подавлял ее, мешал самостоятельности. А Ковалевская не могла быть с друзьями на равных. Ее властный характер подчинял всех, кто не мог ему противостоять, а любую попытку вырваться из этого подчинения она воспринимала как измену дружбе. Она сама говорила Анне Шарлотте:

— Ты не можешь себе представить, до какой степени я подозрительна и недоверчива, когда дело касается отношения ко мне моих друзей! Я требую, чтобы мне постоянно это повторяли, если хотят, чтобы я верила любви ко мне. Стоит только один раз забыть, как мне сейчас же кажется, что обо мне и не думают.

Анна Шарлотта долго колебалась, прежде чем объявить подруге о своем желании работать одной. В конце концов она решилась на откровенный разговор. Они расстались друзьями, но Софья Васильевна чувствовала, что это уже не прежняя дружба. Она твердо решила отныне посвятить себя математике, не подозревая, что ее главные литературные произведения еще впереди.

Едва наступили каникулы, Софья Васильевна поехала в Берлин к Вейерштрассу. Она сообщила своему старому учителю, что хочет заняться задачей вращения твердого тела. Подробно об этой задаче они не смогли поговорить: у Софьи Васильевны было много поручений от Миттаг-Леффлера, он просил Ковалевскую привлечь немецких ученых к работе в журнале «Акта математика». Вейерштрасс был счастлив, что снова видит Софью Васильевну, что она наконец-то стала профессором, и не заставлял ее до конца раскрывать свои планы.

В Германии назначение Ковалевской профессором произвело фурор. Министр просвещения даже пригласил «фрау профессор» и был чрезвычайно любезен.

«Здешний министр просвещения V. Glosser пожелал со мной познакомиться, и мне, единственной из женщин, будет разрешен доступ на все лекции во всех прусских университетах на случай, если я пожелаю посещать их. Все это очень забавно», — отмечала Софья Васильевна. В Германии это был первый случай, когда женщине разрешили посещать все лекции. Немецкие математики просили ее работы для журналов, а «математический бог» Кронекер целую неделю читал ей лекции по обобщению интеграла Коши. И вершина признания — ее пригласили на годичное заседание Берлинской академии. Газеты сообщили, что «в числе публики находилась госпожа Ковалевская, профессор математики в Стокгольме».

Вплотную за задачу о вращении твердого тела Ковалевская принялась зимой следующего года. Она писала одной из подруг:

«Новый математический труд живо интересует меня теперь, и я не хотела бы умереть, не открыв того, что ищу. Если мне удастся разрешить проблему, которой я занимаюсь, то имя мое будет занесено среди имен самых выдающихся математиков. По моему расчету, мне нужно еще пять лет для того, чтобы достигнуть хороших результатов».

Тогда Ковалевская еще не знала, как решит эту задачу, но уже установила, что все существующие методы ее решения не годятся. Нужны были новые средства. И эти средства она искала и постепенно находила.

Спокойная, относительно благополучная жизнь в Швеции уже начала тяготить ее. Сделавшись профессором, знаменитостью, Ковалевская стала желанной гостьей в обществе. Теперь она была обязана подчиняться его законам — наносить визиты и принимать их, бывать на вечерах, находиться среди людей, совершенно ей ненужных, а иногда и неприятных. Приходилось терпеть — от этих людей зависело очень многое.

Как только наступили летние каникулы, Софья Васильевна уехала в Париж. Только этот город — сверкающий, остроумный, олицетворение самой жизни — мог успокоить ее, помочь обрести покой.

Миттаг-Леффлер попросил ее встретиться с членом Парижской академии наук Бертраном и поговорить, чтобы Франция выделила некоторую сумму для издания «Акта математика».

— И, дорогая Соня, ведите себя так, чтобы в вас не заподозрили нигилистку, — шутя предупреждал ее Миттаг-Леффлер.