Сьюзан Вриланд - Клара и мистер Тиффани

В эти размышления вплыл мягкий звук медленной, навевающей мечты мелодии, которую напевала Мерри, убирающая тарелки. Эдвин уселся на табурет перед пианино и проиграл несколько нот.

— Спойте, — попросил он. — Похоже, это вальс.

— Ваша правда, так и есть. Ирландский вальс.

Она медленно запела:

— Продолжайте, — подбодрил ее Эдвин. Он сопровождал ее пение простым подыгрыванием.

Аккомпаниатор теперь играл в полную силу, с аккордами, нежной мелодией и украшениями своего собственного сочинения. Я была зачарована.

Равномерный такт, ностальгия, ее сладость, чудо игры Эдвина… Меня охватило ощущение, будто я выпила вина. Глаза мои закрылись, чтобы отдаться волшебству его игры, и в этой возвышенной радости слушания утратились все плотские ощущения. Любой, кто смог привести меня в такое состояние, должен был обладать необъятной душой. Когда последний упоительный аккорд затих, в моих глазах плескалось море любви.

— Что означает «ка»? — осведомилась Фрэнси.

— Ясное дело, каталажка, — пояснила Мерри. — Ирландские ребята часто сворачивали на дурную дорожку в таких неблагополучных районах, как Файв-Пойнтс. Вы, значит, выучили эту песенку в Бауэри, где ее сочинили, Эдвин?

— Нет. Я не слышал ее раньше.

— Ты никогда не говорил, что можешь так играть на пианино, — пробормотала я.

— Тебя ожидают приключения и сюрпризы, — отозвался он.

Раньше я любила его за доброту, но сейчас мое сердце было до краев наполнено чем-то новым — не только волнующим открытием, что он может вот так удивлять меня, но и тем, что Эдвин наделен столь прекрасным даром, способным обогатить наши жизни. Он тоже принадлежал к числу художников!

Джордж просунул голову в дверь:

— Двинулись, allons-y, у vamos [15] Пойдемте туда (фр. и исп.). !

Парк на Мэдисон-сквер, на Двадцать шестой улице, был расположен достаточно близко, чтобы добраться туда пешком, так что мы облачились в пальто, шляпы и шарфы. Эдвин выглядел стильно в широком длинном ирландском пальто с хлястиком на спине и поднятым меховым воротником. Дадли обмотал свой вязаный шарф вокруг шеи Хэнка, и мы тронулись в путь. Башня высокого здания была видна за квартал, ее спроектировал друг мистера Тиффани, Стэнфорд Уайт.

— Разве вы не можете представить себе, как этот сумасброд Уайт забавляется прямо сейчас там, наверху, со своей подружкой-хористкой в апартаментах в башне?

— Поосторожнее, Хэнк. Ты попадешь в ад за сплетни так же быстро, как за воровство цыплят, — невозмутимо предостерег Дадли.

— Для своей жены Уайт держит дом в Грэмерси-парке. Как собственность.

— Откуда тебе известно? — поинтересовалась я.

— Из дружеских связей в соответствующих кругах. Хотите знать, кто еще жил в Грэмерси-парке?

— Мы знаем, что ты все равно сообщишь нам это, — пробормотал Дадли.

— Герман Мелвилл, Генри Джеймс, Стивен Крейн. Актер Эдвин Бут, который основал «Клуб лицедеев», брат убийцы Линкольна. И Питер Купер, изобретатель и филантроп, который учредил «Союз Купера».

— И основал чисто женскую «Школу дизайна», — вклинилась я, — так же как и здание, в котором Эдвин произносит свои зажигательные речи. Перед лицом толпы Эдвин великолепен. Мне это известно точно. Я посетила одно такое собрание.

— Ты присутствовала там? — Голос Эдвина зазвучал на повышенной ноте.

Мне нравилось отплачивать ему той же монетой и удивлять его.

— Он открывает перед людьми огромные возможности. Он умеет увлекать.

Когда Эдвин произносил эту речь, я поняла, что гуманность — его конек. Он не считал иммигрантское население безликой массой. Он видел каждую личность отдельно, безграничность голосов, страстей, горя, страхов, стремлений.

По мере того как мы приближались к зданию, толпа становилась все более шумной, и мы не могли продолжать разговор, так что Эдвин просто сжал мою руку и поцеловал ее. Газовая башня Тиффани была центральным экспонатом всей Газовой выставки. Готические арки, вздымающиеся одна над другой, завершались огромным пылающим факелом голубого пламени на самом верху. Украшения и лиственные орнаменты на нижних остроконечных башенках источали бирюзовый пар, который создавал туманную радугу. Пар подсвечивали тысячи газовых огней, в то время как струи подавали воду, стекающую вниз по витражам, освещенным изнутри здания, и разбивающуюся брызгами об огромные кристаллы горного хрусталя.

Многие из присутствующих сотрудников Тиффани поздравляли друг друга. Потрясенный экстравагантностью моего работодателя, Эдвин пожимал им руки. Пошел легкий снег, и хлопья поблескивали в газовых огнях, усиливая колдовское воздействие. Мы все чувствовали себя приподнято.

На обратном пути Мерри негромко завела: «Ист-Сайд, Вест-Сайд, нежно мелодия льется…», а мы подпевали ей, делая медленные танцевальные па на тротуарах Нью-Йорка. Веселый смех толпы, медово-золотистое мерцание газовых фонарей, сказочная страна, которую мы только что посетили, аккорды пианино, до сих пор звенящие в моих ушах, воспоминание о длинных пальцах Эдвина, ласкающих клавиши, открытие новой стороны в нем — все это погрузило меня в блаженное состояние.

Я прижалась к нему и прошептала:

— Сможем мы иметь плантацию в нашем пианинном доме? То есть пианино в нашем доме на плантации?

Он остановился на тротуаре, Мерри и мистер Йорк налетели на нас сзади, а Джордж и Дадли врезались в них.

— «Мы»? «В нашем»? — вопросил Эдвин.

— Мы. В нашем.

Эйфория продлилась не дольше песни. Затем паника от моего порыва возникла, как туманный призрак. Как я осмелюсь сказать мистеру Тиффани? Как у меня хватит духа покинуть девушек? Как смогу оставить работу, которую люблю? Мне ведь просто необходимо стать незаменимой.

Благодарение Богу, потребуется время, пока плантация будет готова принять Эдвина, и я никому ничего не сказала на работе, даже Элис. Вместо этого с головой погрузилась в наше новое задание по витражам, «Молодая женщина у фонтана», отчаянно стараясь сделать его таким изысканным, чтобы мистер Тиффани с радостью признал, что не может обойтись без меня. На рисунке рыжеволосая девушка, облаченная в прозрачное золотое платье с полосками меда и бледной оливы, стояла у овальной каменной чаши, из которой вода лилась через край в бассейн. Красивая нога, бедро, талия и нижняя часть поднятой руки слегка виднелись через прозрачную ткань.