Джек Дэнн - Собор памяти

— А кто лучше меня самого может строить мои машины? — спросил Леонардо.

— Кажется... твой ученик Зороастро.

— Он не мой ученик! Почему калиф поручил ему это дело? Он...

— Весьма одарён, — сказал Сандро, — ты сам мне об этом говорил.

— Что он построил?

— Калиф особенно заинтересовался многоствольной пушкой и аркебузой со змеевиком.

— У меня была идея кое о чём получше змеевика, — заметил Леонардо. Змеевик был замковый механизм, удерживающий фитиль, по которому наносился удар, когда нажимали спусковой крючок; Леонардо делал ещё наброски для ручного оружия с замком-шестерней. — Где он?

— Зороастро? — Сандро пожал плечами.

Леонардо улыбнулся при мысли, что с его набросками выпало работать именно Зороастро; но когда Сандро спросил, чему это он улыбается, не ответил. Он нарочно делал ошибки в рисунках, добавляя лишние шестерни, храповики и цилиндры. Зороастро наверняка пришлось немало повозиться.

— А что с моей летающей машиной?

Сандро снова пожал плечами:

— Зачем нужна машина с крыльями, если можно построить такую, что летает как облако?

— Потому что крылья — механизм, сотворённый природой.

— А облака — нет?

Расстроенный, Леонардо резко переменил тему:

— Расскажи мне о Флоренции. Как там дела?

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?

— Меня держали в бутылке, — сказал Леонардо, кивая другу и поднимая брови, словно спрашивал, понял ли Сандро его каламбур. Если Сандро читал Коран, он, конечно, знает, кто такие джинны. — Я не получал никаких вестей из дома. Как там?

— Плохо... очень плохо, — сказал Сандро. — Флоренция воюет с Папой, который отлучил от Церкви всю Тоскану. Чтобы ещё ухудшить дело, наши епископы собрались в Дуомо и отлучили Папу.

— Что?! Как такое возможно?

— Они заявили, что «Бенефиций Константина» и «Бенефиций Пипина» подделки, — Сандро вновь перекрестился. — Епископы поставили под сомнение законность папства, прости нас всех Господь, и опубликовали это, и распространяют повсюду.

— А война с Сикстом?

Помолчав, Сандро сказал:

— Мы проигрываем её.

— Расскажи про Айше.

Но Сандро сказал:

— Лоренцо шлёт тебе свои сожаления, Леонардо. Он просил извиниться за него.

— За что?

— За то, что не уважил последнего желания Симонетты. Он был задет и зол. Он хочет, чтобы ты знал: тебе будут рады во Флоренции, и он найдёт для тебя место при себе.

— Будь это правдой, Пузырёк, он написал бы мне сам, — сказал Леонардо. — Уверен, письма у тебя нет.

— Моего слова довольно... как и его.

— Расскажи об Айше.

— Что ты хочешь знать?

— Она спрашивала обо мне?

— Ты любишь её, Леонардо?

Леонардо одарил друга ледяным взглядом, но ничего не ответил.

— Значит, ты тревожишься за неё?

— Да, Пузырёк.

— Она просила передать тебе, что любит тебя, хотя и уверена, что ты должен возненавидеть её за то, что она забрала Никколо. Она простирается перед тобой ниц.

— Не этого я хотел, — сказал Леонардо.

— А чего же?

Леонардо не ответил. Вдали видны были сотни чёрных шатров. На пустынной чахлой траве паслись кони и верблюды, несколько пальм распустили свои метёлки, словно рогоз в зимнем мёртвом саду. У шатров было заметно какое-то движение.

Сандро выругался.

— Что такое? — спросил Леонардо.

— Они снимают шатры. Я-то надеялся, что мы отдохнём здесь хотя бы одну ночь.

— Куда они направляются?

— Ты хотел спросить, Леонардо, куда направляемся мы? Этого-то я как раз и не знаю.

Они скакали всю ночь, пока не добрались до деревни поблизости от Акабы, на северо-восточной оконечности Красного моря. Тысяча всадников на конях и верблюдах пронеслась через селение так, словно брала его штурмом. Там расположились телохранители калифа, и их костры из колючек трещали в сухом воздухе.

Только что рассвело, и небо было серовато-розовым; здешние края были в основном равнинными, хотя поодаль виднелась низкая гряда холмов, неясная, как туман, лишь немногим темнее неба. Скоро, впрочем, солнце развеет рассветные призраки и небо станет чистым и прозрачно-голубым.

Леонардо чувствовал сильный аромат кофе и сладковатый запах жареной баранины и риса, похожие на едва ощутимые благовония. Верблюды ревели, плевались и старались вырвать колышки, к которым были привязаны, но солдаты были начеку. Они поднялись навстречу своему калифу, обнажив мечи. В мгновение ока они повскакали на коней и верблюдов, рубя скимитарами воздух, — звук походил на шорох летящих стрел. Женщины в покрывалах выглядывали из чёрных шатров, любуясь забавами мужчин; шлюхи с окрашенными хной ладонями — те, что не носят покрывал, — выбежали на площадь, готовые отдать новой потехе свои тела, ещё измятые сном и не остывшие от прежних трудов: в лагере мамлюков были важные гости, три тысячи голаумов, солдат персидского царя Уссуна Кассано, повелителя Персии, вождя Аккойнлу — племени Белого Барана.

Гости тоже имели долю в припасах, слугах и женщинах; говорили, впрочем, что персидские женщины сражаются рядом с мужьями подобно амазонкам древности и, если верить рассказам, они куда яростнее мужчин.

Так что шлюхам приходилось быть поосторожнее.

В поросшей финиковыми пальмами долине стояли лагерем десять тысяч человек — включая парфян, грузин и татар, присягнувших на верность Уссуну Кассано.

Посреди всей этой суматохи стоял воин. Стоял, спокойно озираясь и уперев руки в бёдра, словно радуясь крикам всадников и свисту их мечей, мелькавших в нескольких дюймах над его головой. Серебряное кольцо с сердоликом блестело на мизинце его правой руки, отражая свет ближнего костра.

Он был выше всех, кого Леонардо доводилось видеть — по меньшей мере семи футов ростом; его серые, чуть раскосые глаза были полуприкрыты тяжёлыми веками. Он больше походил на рослого монгола, нежели царя Персии. Одет он был в дорогой алый шёлк, куртка простёгана так плотно, что стрела не смогла бы пробить её. На нём был зелёный тюрбан, ибо он тоже причислял себя к «шариф» — наследникам пророка; вооружён он был скимитаром и парой пистолетов. Его окружали конные телохранители — сёдла у них были меньше и легче, чем когда-либо видел Леонардо, стремена гораздо короче египетских. Но ездили верхом эти люди как никто — исключая, быть может, монголов. Они могли остановить коней в мгновение ока... этим и забавлялись они сейчас вокруг Уссуна Кассано. Может быть, таким и был Голиаф [112] Может быть, таким и был Голиаф? — Голиаф — по библейскому преданию, филистимлянин-великан, вступивший в единоборство с царём Израильско-Иудейского царства Давидом (X в. до н.э.) и убитый им из пращи. ? — спросил себя Леонардо.

Сидя на своих верблюдах, Сандро и Леонардо издалека наблюдали за этой сценой. Сандро сказал, что до него доходило много слухов о персидском царе и что конечно же этот великан не может быть никем иным, как Уссуном Кассано.