Джек Дэнн - Собор памяти

Слухи омывают его, как тёплая мыльная вода купален: юноша из Болоньи арестован в день святого Иоанна за то, что срезал с поясов кошельки; кого-то повесили, но он не умер, и пришлось его вешать заново; чей-то медведь порвал дочь Джоаччино Берарди (но она, хвала Господу, жива!); в Палаццо Синьории ударила молния, а в Венеции родилось чудище с рогом посреди лба и ртом от самого носа...

Он пересёк Понте Веккио, мост, вдоль которого тянулись лавки с измазанными в крови мясниками и визжащими свиньями.

Улицы начали темнеть... и пустеть, и Леонардо услышал вопли и стенания плакальщиков, нанятых идти за гробом в небольшой процессии. Шестьдесят крестьян с факелами шагали по улицам, некоторые останавливались у маленькой калитки большого дома или дворца, чтобы купить флягу кислого вина. Таков был обычай Флоренции.

Леонардо знал, что сопровождают они его, и сбежал через лабиринт тошнотворно узких улочек, совершенно укрытых арками и нависающими стенами. Дома, обомшелые и сырые, походили на огромных сумеречных тварей, которые застигнуты в миг между вдохом и выдохом. Их плитки и стены под раскрошившейся штукатуркой покрывали сотни трещинок-граффити, как покрывают кожу восточных рабов фантастические татуировки; но испещрённые письменами, примитивными портретами, крестами и знаками юношеской любви стены Флоренции будут жить так же долго, как её камни.

Он шёл пустыми аркадами и мощёнными плиткой мостовыми квартала ремесленников, мимо меховых и кузнечных лавок, торговцев овощами и фруктами; товары и продукты в большинстве лавок были убраны, а окна закрыты для безопасности — было уже около семи вечера.

Он прошёл улицу златокузнецов, миновал мастерскую Боттичелли и вышел наконец к bottega [9] Мастерская (um.). Андреа дель Верроккьо, серому трёхэтажному дому на Виа дель Аньоло. В отдалении вставал собор Санта Мария дель Фьоре — величайшее творение величайшего города мира.

Здесь Леонардо жил и учился десять лет, и за это время Верроккьо попеременно был ему отцом, учителем, другом, партнёром и духовником. Из открытых окон второго этажа до Леонардо доносился высокий голос хозяина. Спорили о парадоксе Донателло [10] Донателло (Донато ди Никколо ди Бетто Барди, 1386—1466) — итальянский скульптор флорентийской школы эпохи Возрождения. Родоначальник нового, проникнутого идеями гуманизма, демократического по духу искусства. : даже уродливое может быть прекрасным.

Леонардо не смог сдержать улыбку, но его грёзы прервало причитание плакальщиков где-то неподалёку.

Через несколько часов прозвонит колокол, хотя ворота останутся закрытыми почти для всех. Солдаты и полиция бросят все силы на защиту добрых граждан Флоренции. Наступил канун Пасхи, и в полночь из древних кремней, принесённых крестоносцами от Гроба Господня, будут высечены искры, и огненный голубь слетит с Дуомо. Мощённые булыжником улицы захлестнут толпы горожан и крестьян, вышедших поглазеть на большое факельное шествие Пацци, а купцы и воры станут подсчитывать барыши.

Сегодня ночью, через считанные часы, тягостная скука повседневной жизни будет забыта, и станут править фантазия и веселье — и конечно же опасность. Таково было колдовство праздников, даже Пасхи, проникнутой благоговением.

Но сейчас ещё было темно, если не считать золотистого света свечей, что мерцали и искрились в окнах домов, окутывая город сияющей дымкой, которая улетала, казалось, к усеянному звёздами небу.

Когда Леонардо распахнул настежь массивную дубовую дверь, не запертую ещё на засов, он услышал — сквозь дом и мастерскую — звон колокольчика. Верроккьо всегда оставлял для него дверь открытой — Леонардо никогда не являлся вовремя. В прихожей было темно и жарко и пахло сыростью. Леонардо заложил засов и пошёл сквозь тьму к лестнице; он чуял уже вкусные, хотя и слегка поднадоевшие запахи фиг, засахаренных фруктов и жареного фазана. Но был остановлен внезапным и сильным ароматом духов...

Слышавший колокольчик Верроккьо наконец позвал его.

Леонардо был дома.

Там, где всё началось...

Узри же надежду и желание вернуться в родные места

или возвратиться к первичному хаосу, подобные тяге

мотылька к свету, человеку, который с вечной тоской

всегда ждёт с радостным предвкушением новой весны

и нового лета, новых месяцев и новых годов, считая,

ожидаемое им грядёт чересчур долго; и кто не в силах

постичь, что предвкушает он собственный конец...

Как ты поступишь со мною,

так я поступлю с тобой.

— Леонардо, — прошептала темнота.

Зашуршал шёлк — и руки Джиневры де Бенчи обвили шею Леонардо. Девушке только что миновало семнадцать, она была высокая, пухленькая и сладостно пахла мускусом. Её лицо — круглое, гладкое, с капельками пота — касалось его лица.

— Зачем ты здесь? — спросил Леонардо. — Тут жарко, как в печи.

Он крепко поцеловал её, словно этот простой поцелуй мог превратить их в духов и слить воедино, а потом увлёк под лестницу, где всегда прятался с тех пор, как двенадцатилетним учеником вошёл в этот дом. Чулан для кедровых досок, что был сейчас у него за спиной, казался тогда большим, как домик в городке Винчи, где он родился. Интересно, подумал Леонардо, целы ещё свечи, некогда украденные в цехе художников — он спрятал их здесь, в чулане, вместе с ранними записными книжками.

Возбуждённый, он торопливо, но ловко задрал её сорочку и шёлковую gamurra [11] Верхнее женское платье (ит.). и тесно прижал девушку к себе. Они частенько танцевали такой танец — однажды даже в спальне Джиневры в доме её отца — и никогда не пресыщались им.

— Тише, Леонардо, ты сломаешь мне рёбра! — возмущалась она, тем не менее позволяя себя ласкать. — Я ждала тебя здесь не для... этого. Да и мастер Андреа только что звал тебя. Как же с ним-то быть?

— Мастер Андреа! — крикнул Леонардо, задрав голову, хотя наверху была непроглядная темнота. — Я скоро приду!

— Чем ты там занят, Леонардо? — откликнулся сверху мастер. — С кошкой возишься?

Из студии, которая одновременно служила и гостиной, донёсся смех. Возле Андреа вечно крутились шесть-семь кошек — он считал, что они куда смышлёней и достойней его дружбы, чем его вдовая сестрица или любой бедный родственник — не говоря уже об учениках.

Джиневра оттолкнула Леонардо и легонько его шлёпнула.

— Я тут готовлю кое-что интересное для тебя и твоих гостей! — отозвался Леонардо. — Мне надо чуть-чуть подумать. Наберись терпения, старина!