Джек Дэнн - Собор памяти

Тиста изумлённо глянул на Леонардо.

— Маэстро, я не помню никакого зеркала.

Деватдар дожидался Леонардо наверху, в личных покоях Тосканелли. Он сидел за длинным столом, заваленным чертежами и картами.

— Прими мои искренние извинения, маэстро Леонардо, — сказал он, опуская карту, разрисованную зверями и чудищами. — Я не хотел пугать твоего ученика, но я и никогда прежде не видел, чтобы на зеркало так реагировали. Хоть мальчик и утверждает, что ничего не помнит, но он что-то видел. Я бы последил за ним повнимательнее, чтобы с ним не случилось беды.

Леонардо остановился в дверях.

— Как вы думаете, что он видел?

Деватдар пожал плечами.

— Будущее, без сомнения.

Леонардо из почтения кивнул.

— Но мы встретились здесь не поэтому, — продолжал Деватдар, жестом приглашая Леонардо сесть рядом. — У меня есть для тебя предложение.

— Какое?

— Ты можешь сделать всё, о чём говорил в письме к Великолепному? Можешь построить такие военные машины? Или ты просто хвастал?

— Это правда.

— Тогда, возможно, у меня найдётся для тебя работа, если ты пожелаешь попутешествовать и пережить приключения. — Он помолчал. — Мне нужен военный инженер. Маэстро Тосканелли сказал мне, что эта должность может тебя заинтересовать.

— Нет, — сказал Леонардо. — Он ошибается. Моя жизнь и работа — здесь. Я никуда не уеду.

Деватдар пожал плечами.

— Мы ведём войну с захватчиком, что коварно вторгся на наши пограничные земли. Мы сможем хорошо заплатить тебе... и обеспечить тебя деньгами, людьми и всем необходимым для постройки твоих бомбард и летающих машин.

— И кто же этот захватчик?

— Один из сыновей Великого Турка Мехмеда, который является исконным врагом равно христиан и арабов. Сына его зовут Мустафа. Ты наверняка слышал о нём.

Леонардо чуть покачал головой, уверенный, что Деватдар разыгрывает его.

— А где идёт война?

— В землях, что вы зовёте Киликией. Но это не война — скорее стычка. И для тебя это будет своего рода проверка.

— И если я её выдержу...

— То сможешь получить больше людей и власти, чем твой герцог Лоренцо, — сказал Деватдар. — Но сперва ты должен принять решение.

Не принимая вызова, Леонардо ровно смотрел на Деватдара.

— И покинуть край, где претерпел столько унижений...

Люди будут ходить и не будут двигаться; будут

говорить с тем, кого нет, будут слышать того,

кто не говорит.

Мы все задолжники Смерти.

Зима выдалась необычайно холодная. Арно, как стеклом, покрылся льдом. А для Леонардо это время к тому же обернулось временем поста, потому что Зороастро не мог продавать его машин; не было и заказов. Тот маленький доход, что ещё был у Леонардо, приходил из рук его приятеля Доменико дель Гирландайо, который расписывал часовню Санта Мария Новелла. Леонардо дошёл до того, что согласился стать его помощником.

Великолепный был поистине беспощадным врагом; кроме того, Леонардо убедился, что супруг Джиневры Николини гораздо влиятельнее, чем он полагал.

Леонардо ухитрился стать персоной non grata одновременно и для Пацци, и для Медичи. Ему следовало бы принять предложение Деватдара оставить Флоренцию. Сердце его было мертво — во всяком случае, он так полагал — и всё же он не мог заставить себя покинуть христианский мир.

Но Деватдар скоро вернётся и отыщет Леонардо — для того хотя бы, чтобы отобрать свой дар: он оставил Леонардо наставника, дабы подготовить его к жизни в исламском мире и обучить арабскому — свою наложницу Айше.

Поздним февральским вечером, когда ледяной дождь намерзал на ветках деревьев, превращая их в хрусталь, и покрывал поля стеклянистой наледью, в личные покои Леонардо Айше впустила настойчивого мальчика-слугу.

Леонардо тотчас узнал его: он служил Симонетте.

— У меня письмо для вас, маэстро.

— От кого?

Но мальчик сунул письмо в руку Леонардо и, как вор, выбежал из комнаты. Айше посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на Леонардо, словно ожидая, что он перескажет ей содержание письма.

Письмо было с печатью, но не заклеено.

«Милый Леонардо!

Я пишу тебе со страхом, как бы это письмо не перехватили. Вот почему я велела своему слуге Луке отдать это письмо тебе в собственные руки. Он сопровождает моего мужа во Флоренцию по делам. Ты, конечно, помнишь его по нашим дням во дворце мадонны Симонетты, когда вы вдвоём писали мой портрет. Да, Леонардо, я знаю, что Гаддиано была она. Я знаю и то, что она была твоей любовницей; или, вернее, что ты был одним из её многих любовников. Она рассказала мне всё, но какое я имела право ревновать? Тем не менее я возненавидела её за то, что она мне об этом рассказала, спаси Господь её душу и прости меня за то, что виню её сейчас, когда она в вечном покое.

Я более не волнуюсь за себя — довольно я себя жалела — нет, ныне меня одолевает страх за твою жизнь... и за жизнь моего отца. Затевается какое-то лихо, какой-то заговор, и мой муж посвящён в него. Остерегайся ненависти Пацци к Медичи. Я слышала, как поминалось твоё имя. Твоё и Сандро.

Я так хочу вернуться во Флоренцию. Немного погодя я снова пришлю Луку к тебе. Молюсь, чтобы ты не отвернулся от меня. Я не могу переменить того, что говорила и делала. Мой муж держит моего отца в тисках. Мы не могли бороться с ним. Прости меня, я была дурой.

Но сердце моё всегда было твоим. Если бы только мы могли быть вместе, я более ни о чём бы не тревожилась. Но всё остаётся как есть — и слёзы превратили меня в реку. Я люблю тебя — и бессильна что-либо сделать.

Джиневра».

Раздираемый противоречивыми чувствами, Леонардо сложил письмо и спрятал под рубаху.

Он хотел бы порвать его и никогда более не вспоминать о ней — но не мог этого сделать. Она похоронила его, а теперь — возможно, из прихоти — хотела эксгумировать труп. И всё же пустой, холодный гнев, владевший им, смешивался сейчас с пробудившейся надеждой. Если Джиневра в самом деле любит его, если она так же отчаялась, как он, они всё ещё могут изменить судьбу. Они могут бежать из Флоренции — не прикован же Леонардо к этому месту! Они могли бы отправиться в Милан; там они наверняка найдут прибежище во дворце Лудовико Сфорца, который выражал интерес к трудам Леонардо...

Леонардо сел на постели, терзаясь яростью, надеждой, унижением. Он, как дитя, грезил наяву...

— Маэстро, открой мне — что тревожит тебя? — спросила Айше по-арабски. Она стояла перед ним без накидки, длинные чёрные волосы заплетены в косу, глаза густо подведены сурьмой.

— Ничего, — ответил Леонардо по-итальянски и знаком велел ей подойти и сесть на постель рядом с ним. Он расстегнул её жилет, обнажив полные, покрытые татуировкой груди, и ласково погладил их. На миг она, казалось, удивилась: прежде он не отвечал ни на какие её заигрывания и позволил ей спать в одной с ним комнате только ради того, чтобы спасти её от затруднений.